Федор Кнорре - Весенняя путевка

Под соломенной шляпой, брошенной на песок, бурчит и пощелкивает транзистор. Волейбольный мяч, побелевший на швах, усталый, отдыхает рядом с только что рухнувшими, разбросав руки, потными игроками в разноцветных плавках.

- Люнька сюда шмаляет с какой-то забеглой чувихой! - натужно проскрипел Вася Клочков. Он весь извернулся, даже рот набок скривил, стараясь подальше достать почесаться меж лопаток.

Улитин одним рывком привстал и сел по-турецки.

- Оказать? - спросил со вздохом.

- Окажи! - горестно согласился Артур.

Вася Клочков спохватился, пискнул "не надо", но было уже поздно, Улитин повалил его на песок и, уперев колено в спину, взял за уши и бережно, но энергично стал возить носом по песку, точно до блеска начищал сковородку.

Немного погодя Артур снисходительно спросил:

- Так повтори, пожалуйста, что ты хотел выразить? Песок можешь выплюнуть. Ну? Коллектив тебя слушает!

- Черт!.. Все уши песком забил! Постой, пусти, ну скажу. Значит, так: я хотел сказать... сюда, значит, приближается Люня. И совместно с ней одновременно сюда приближается какая-то девушка, которую я имею удовольствие не знать. Красиво сказал?

- За что вы его тут терзали? - спросила подошедшая Люка, присаживаясь на песок рядом с теми, кто валялся и смеялся вокруг. - Вот это Лина из нашего дома, я ее привела, чтоб вырвать из дурного общества.

- Присаживайтесь, - сказал Артур. - Видите ли, по уставу нашего лагеря запрещен жаргон, всякие там феньки, предки, чувихи и прочее. Нарушитель обязан тут же броситься мордой или если у него окажется лицо, то лицом в песок и вдумчиво, неторопливо потереться об него носом, обязательно испытывая при этом глубокий стыд и отвращение к самому себе...

- А если ему не захочется? - улыбаясь, спросила Лина.

- Тогда на него оказывается известное моральное давление. Это так помогает раскаянию.

- А мой где? - оглядываясь по сторонам, спросила Люка.

Кто-то, всматриваясь в море, показал рукой:

- Вон там в красной шапочке кто-то старается утопить человека. Скорее всего, это твой. Любит он людей топить. По-видимому, это его как-то освежает.

- Они друг друга топят, по-моему!.. - Люка, смеясь, обратилась к Лине: - Придумали, идивотики, сами же по десять раз в день в песок носом хлопались.

- Только первые дни так получалось, - удивительно низко и гулко прогудел Улитин.

- Первые дни... А морду мне натер, даже щеки горят... - буркнул Клочков.

- Краска стыда проступила на его ланитах, - продекламировал один из лежащих.

- Современник Пушкина, ты прав!.. Иначе ничего не поделаешь с людьми, которые краснеть умеют только в бане в парном отделении!

- Ах, ужасти, ах, преступление! Подумаешь! Институт для благородных девиц! - саркастически подергивая плечами и морща нос, прокривлялся пискливо, как благородная девица, Вася Клочков.

- Тягостное зрелище! Человек, уверенный, что материться нехорошо только в каком-то институте для благородных девиц, которого никто не видел.

- И не матерился, не передергивай!

Люка подгребла валик песка вместо подушки, сбросила платье и легла, вытянувшись и прикрыв глаза и раскинув руки, загорать. Покосилась, приоткрыв один глаз, на Лину:

- А ты чего дожидаешься?

- Сейчас, - сказала Лина. Сидя, стеснительно стащила через голову платье и, вся сжавшись, легла с открытыми глазами, изо всех сил скрывая, до чего неловко себя чувствует в своем давным-давно облюбованном купальнике, раздеваясь в первый раз среди этой "своей" компании, одна с такими незагорелыми, белыми ногами.

Вылез из моря и, приветственно хохотнув, лег рядом с Люкой ее муж Ашот. Лина его уже видела, когда он из туристского лагеря заходил в дом отдыха и поджидал Люку после ужина, но никогда бы не подумала, что он такой волосатый.

- Кто кого утопил? - спросила Люка.

- Не знаю, - самодовольно захихикал Ашот, его волосатая грудь заколыхалась от смеха.

- Был бы ты человек, а то ведь моржище волосатое, - отозвался, вероятно, тот, кого он топил.

- Пирог будешь? - Люка бережно развернула на ладони бумажную салфетку, в которую был завернут кусок сладкого пирога, унесенного ею с завтрака.

Ашот, зажмурясь от удовольствия, шутя проглотил пирог, протянул палец, погладил Люке ладонь, она сжала и не отпускала палец, они так и остались лежать рядом, с закрытыми глазами, и Лина с завистью подумала, что Люка, наверное, очень любит мужа. Даже не замечает или прощает ему, что он такой уж очень, просто до невозможности волосатый.

Недолго все полежали молча, только впитывая всей кожей солнечное тепло. Мало-помалу пляж стал наполняться, отдыхающие и дачники отзавтракали, собрались, приразделись и в халатах, пижамах, в жокейских шапочках, в чалмах и трусах потянулись к морю.