Илья Кочергин - Волки

В марте заночевали в карагырской избушке на пути домой. Поздно вечером недалеко от избы рявкнула маралуха, и сразу завыли волки. Торжествующе, страшно. Колька вышел на улицу посмотреть, а я дрожащими руками натягивал свитер, теплые штаны. Волки торопили меня, подхватывали, тянули песню; казалось, стая здесь, совсем рядом, я представлял их так отчетливо, почти видел, как они сидят на снегу, более молодые переступают лапами от возбуждения. Я боялся опоздать, мне было безразлично, что старая тонкая луна выйдет лишь под утро, что я практически беспомощен в темноте, где только снег немного отражает свет звезд.

- Ты подумай, куда ты пойдешь, кого там увидишь-то? - Колька не может меня отговорить и машет рукой. - Мой карабин хоть возьми, к твоему-то ружью патронов ведь не осталось, кого там двумя патронами делать?

Почему меня так тянет туда? Я не задумываюсь об этом. Карабин так карабин. Все равно не то что мушки - ствола почти не видно.

Наст слабый, лыжи не держат и проваливаются в снег, похожий на мокрый сахар. Я их бросаю и медленно иду в глубоком снегу на вой, но он не становится ближе. Просто нарастает, становится мощнее и понятнее. Самые сильные и низкие голоса держат одну ноту, подхватывают ее друг у друга, соединяются вместе так, что звук начинает вибрировать, наполнять все пространство вокруг твоего жаркого тела, весь окружающий холодный мир. А молодые срываются на визг, взлаивают, стараются встроиться в общий хор и не выдерживают слаженного напряжения.

Я обливаюсь потом, часто останавливаюсь, задыхаюсь, мне хочется бежать, но песня волков как будто уплывает от меня. Я боюсь их спугнуть своими шагами, хрустом наста. И в то же время знаю, что они дождутся меня, от этой мысли нарастает возбуждение и по спине проходит холодок.

От избушки доносится выстрел. Волки замолкают, и я слышу, как Колька матерится и стучит чем-то по пустому котелку. Выжидаю еще немного, а потом возвращаюсь по своим следам.

- Ты зачем мне охоту испортил?

- Какую, на хрен, охоту? В карабине один патрон всего. Мне казалось, там пять должно быть, а потом думаю, я ж чистил и весь магазин-то разрядил. Я как понял это, выстрелил и давай в кастрюльку стучать. И вообще, какая тебя нелегкая потянула в такую-то темень? Вот ведь мудила-мученик, как говорится!

Руки у меня еще дрожат, и я сам не знаю, зачем бежал туда, срывая дыхание и покрываясь мурашками. Сажусь на нары и достаю сигареты.

- Нет, ладно бы луна была - еще куда ни шло, а сейчас - ты сам подумай своей головушкой-то! Кого бы ты там сделал, да еще с одним патроном. Они бы тебя мухой зачекрыжили.

Колька открывает затвор и демонстрирует мне один патрон, бывший в карабине.

- Луна бы была, я говорю, тогда другое дело. А тут - ночь, никого не видно, а этого дурака туда несет! И главное, волков он почему-то не боится, а девку оттоптать боится!

- Да я ж тебе говорил - не боялся, просто не захотел.

- Не захотел, не захотел. Как можно не хотеть? Хотел, просто боялся. Колька уставился на желтый с серебряной головкой патрон в своих толстых прокуренных пальцах. - Вообще-то я сам боюсь, например, в городе жить. Другой еще чего-нибудь боится. Вот прошлый год, помнишь, мы над Ойюкскими склонами лыжню топтали, и я с лавинкой укатился? Еще бы маленько - и шандец бы настал. Но почему-то не страшно, а в город приеду - дорогу не могу перейти. Боюсь!

Старшего сына у него выучила жена, занимаясь по вечерам по школьным учебникам. Да два раза в год они ездили в район сдавать экзамены. Но дочку жена учить отказывается. Придется, наверное, Кольке набираться храбрости и ехать в цивилизацию. А мне?

- Охоту испортил! Я волкам охоту испортил, а не тебе. - Колька все покачивает в неодобрении головой. - А насчет Олеси я тебе сразу сказал, что нечего с малолетками связываться.