Максим Горький - Том 3. Рассказы 1896-1899

— На здоровье, — ответила Варвара, а Финоген лишь молча качнул головой.

— Пойти посмотреть на Пегашку, — проговорил Лохов и вышел из избы.

Финоген, нахмурив брови, смотрел вслед ему, а Варвара внимательно разглядывала лицо мужа.

— Ишь какой выровнялся! — сказала она наконец.

— Жох! — угрюмо ответил ей муж. — Ты его не очень привечай, смотри у меня! Ласки-то ему не много оказывай… таких надо не лаской, а колом по башке.

— Ну уж! больно строг! — усмехнулась Варвара. — Ещё ничего не видя…

— Я его насквозь вижу! Сказано — жох! Ты вот погляди: понюхает он тут, понюхает, да и вопьётся в нас, как клещ… Видала, какие у него губы толстые? — Финоген усмехнулся и закончил: — Эдакими-то губами он всю кровь из нас может высосать.

— Ну, господь не выдаст, свинья не съест, — усмехнулась Варвара, перемывая чашки.

Финоген поднялся с лавки во весь свой рост и, расчёсывая бороду толстыми, корявыми пальцами, сказал:

— Не люблю я таких… ишь ты, приехал! Ровно клады рыть собрался. Я не глупее его и сам бы насчёт кабака-то смекнул. Теперь вот узнает, что землю мы через банк хотим покупать, — станет проситься: дескать, и меня примите в товарищи. Н-да… попросится, — уж это так и жди!

— А вы не принимайте, — сказала жена.

— В этом не одна моя воля…

— А ты подговори Лощенковых с Ефимом.

— Учи! — строго сказал Финоген.

Вошёл Лохов, прищурил свои острые глазки, зорко осмотрел мужа и жену и, одобрительно покачивая головой, сказал:

— Ха-арошее у вас, Финоген Ильич, обзаведение!..

Маленький, лысый, костлявый старик Горюнов, считавшийся в Песчанке самым разумным мужиком, говорил о Финогене так:

— Финка Ремезов — крестьянин добрый, что говорить! Хозяин редкий по нынешнему времени: всё у него в порядке, всё в призоре… и работник он крепкий, и голова у него есть своя… всё это так! На всех за последние годы господь ополчается за грехи, все, куда ни посмотришь, ломятся под господней карой… Финка ничего, покряхтывает, а твёрдо стоит. Точно у него и молитва к богу своя есть. Но только не мирской он человек, и выйдет из него для деревни же-елезный кулак… уж помяните моё слово! Придёт ему время, и так он нас всех тиснет… даже ох не скажем!..

Время шло, но пророчество Горюнова не оправдывалось. Финоген приобретал в деревне славу грамотея и законника; к нему относились с уважением, со страхом и не без зависти к его удачам. Когда Горюнов начал убеждать мужиков в необходимости закрыть кабак, Финоген первый откликнулся на его речи.

— Ты что больно уж яришься? — спросил его однажды старик, подозрительно заглядывая в глаза ему.

— Стало быть, понимаю пользу твоей речи, — ответил Финоген.

— Мм… — недоверчиво промычал старик. — А не то чтобы… насчёт себя смекаешь?

— То есть это как?

— Может, тоже в сидельцы хочешь?

— Нет, ты, дедушка Мосей, не беспокой себя такой думой: я кабака не открою… — откровенно объявил Финоген.

Старик посмотрел на него и крякнул.

— Плохо я понимаю тебя, Финоген: невдомек мне, чего ты хочешь.

— Человек для себя худого не захочет… — сказал Финоген.

— А мир-от как?

— А мир человеком держится.

— Мудрёно что-то… Ну да увидим.

На сходе, когда обсуждался вопрос о закрытии кабака, всех сильнее и толковее поддерживал Горюнова Финоген.

Вскоре после этого поблизости от деревни открылся завод для сухой перегонки дерева, и на первых же порах работы завода вода в речке оказалась чем-то отравленной. В Песчанке начали хворать от этого. Мужики обратились к хозяевам завода с просьбой не портить воду в реке; им обещали сделать, что можно, и, разумеется, ничего не сделали.

Тогда Финоген вызвался пред обществом устроить это дело, поехал в город и действительно устроил. На завод явился санитарный врач, фабричный инспектор, становой, и через некоторое время управление завода принуждено было вырыть пруды для того, чтобы вода в них отстаивалась и можно было очищать её извёсткой. С той поры, хотя она и потеряла прежний вкус, но стала здоровой, как и раньше была.

Старики с усмешкой говорили о Финогене: «Грамотей!..» Но на сходах и в беседах слушали внимательно его речь, всегда угрюмую и несколько насмешливую. Люди одних с ним лет — ему во время приезда Лохова было под сорок — называли его «дядя Финоген». Не скрывая своего превосходства над другими, Финоген часто жестоко высмеивал своих собеседников, и в его речи всегда звучали эдакие начальнические ноты. Он брал по зимам с завода книжки и внушительно, густым голосом читал их вечерами своей семье: жене и двум мальчикам десяти и восьми лет. Часто приходили соседи «послушать книжку». Когда он читал, то садился в передний угол, низко наклонялся над столом, на лбу его являлись глубокие морщины, и глаза наливались кровью. Потом обильный пот выступал на его лице и шее, а уши у него начинали странно вздрагивать. Хотя он читал бойко, но очень часто останавливался и подолгу молчал, глядя на страницы книги мрачными глазами.