Наум Коржавин - Будни 'тридцать седьмого года'

Но даже если не соотносить с реальностью и поверить в "деятельность", то как забыть, что она должна была состоять в уголовно наказуемых деяниях, за которые отдают под суд? Тем более при "учетных данных" - чего же было дожидаться указанной "операции"? Не получается. Но камуфляж, на первое время, неплохой - дескать, репрессируем не всех вернувшихся, а только "продолжающих".

Но вдумайтесь в язык этого приказа. Смотрите, как при всей своей глухоте и часто косноязычии эта власть обращается с языком, как превращает в нечто зловеще-сакраментальное обыкновенный глагол - "осесть". Словно так уже это криминально и злоумышленно - осесть, начать вить гнездо, работать. Вроде все эти гады не поселились, как люди (что не возможно, поскольку они из списка людей нелюдями исключены), а каким-то подлым образом - "осели". С одной стороны, это слово тут звучит брезгливо - оседает грязь. С другой, грозно - оно приобретает смысл, похожий на "засело", "окопалось". Засели, и вот-вот откроют огонь, надо упредить. Механизм травли был разработан задолго до этого.

Однако имели наглость "осесть" (и это тоже "установлено") не только "бывшие кулаки".

Осело много в прошлом репрессированных церковников и сектантов, бывших активных участников антисоветских вооруженных выступлений Остались почти нетронутыми в деревне значительные кадры антисоветских политических партий (эсеров, грузмеков, дашнаков, мусаватистов, иттихадистов и др.), а также кадры бывших участников бандитских восстаний, белых, карателей, репатриантов и т.п.

Всё перемешано, и все одинаковы - священники и каратели, белые и дашнаки, повстанцы и репатрианты, сектанты и эсеры. Почему-то из русских партий в деревне "осели" они одни, эсдекам России (в отличие от Грузии, где они "грузмеки"), по-видимому, полагалось "оседать" только в городах. При помощи привычных до этого в политическом обиходе слов, в которых заглушается их смысл, на наших глазах убивается сама память об этом обиходе. Во всех. Даже в ближайших исполнителях.

Так удивляться ли тому, что здесь возникают некоторые загадки? Какая, например, разница между "антисоветским вооруженным выступлением" и "бандитскими восстаниями"? Ведь слово "бандитское" в применении к восстанию - не определение, а ругательство, и как раз по поводу "антисоветских вооруженных выступлений". Бандиты, как известно, восстаниями не занимаются. Видимо, это просто риторическое излишество для еще большего раскочегаривания низовых работников. Кстати, если имеется в виду именно этот контингент (или бывшие белые), то ведь потому они и смогли "осесть", что сдались советской власти на честное слово - кто мог знать наперед, что такого слова у этой власти нет и никогда не будет. Ну а что касается священников, то они по логике приказа виноваты по определению - про них даже не говорится, что они "продолжающие". Репрессировать их предлагается просто за то, что они, отбыв наказание, не подохли, а "осели". Особенно любопытна тревога по поводу осевших (таинственно, что ли?) репатриантов. Между тем, они вернулись домой с разрешения власти, ни в чем дурном замечены не были (а то б их без репрессий замели), и вдруг оказалось, что они живут по недосмотру. Его-то вроде теперь и приказывалось компенсировать репрессиями. Но преамбула на этом не кончается. Следует немаловажная оговорка:

Часть перечисленных выше элементов, уйдя из деревни в города, проникли на предприятия промышленности, транспорта и на строительства.

Часть эта объявляется вдруг как бы в развитие предшествующей мысли. Но для тех, кому был адресован приказ, это было весьма важным дополнением. Оно позволяло находить упомянутых врагов не только в деревне, но и в городе. Иначе бы им не заполнить контрольных цифр, а это бы означало пособничество. И то, что эти "элементы" не только оседают в деревне, но и "проникают" в города, для них спасение. Не потому ли потом в I части в список "подлежащих" вклинивается и новая группа - бывшие чиновники? Круг широкий - хватай и не печалься. НКВД нужен фронт работ. Конечно, и деревню не оставили в покое. Среди людей "набора 37-го", прибывших в ссылку одним со мной этапом, о котором я уже тут упоминал, были и простые мужики, арестованные в деревне. И было их немало.

Помню я и своего тамошнего соседа, вовсе не ссыльного, а местного жителя, сибиряка. Человек вполне достойный, профессиональный охотник, но и политически, и всяко малограмотный, он был в 37-м арестован как бывший колчаковский офицер. "Догадались", что это нелепость, лишь когда при смене Ежова Берией начался показной "реабилитанс" - к счастью, мужик этот тогда еще не был осужден, и его отпустили. Но в целом к репрессиям в деревне наркомвнудел был хуже подготовлен. Раскулачивание было явлением иного порядка и иного времени - оно было открытым, чуть ли не военным нападением государства на крестьян, и его акты почти не требовали даже подобия юридического оформления. Теперь это подобие требовалось. В том и отличие репрессий от, допустим, акций "красного террора", что судьбы людей решались хоть и "ускоренно-упрощенно", но обязательно с имитацией юридического оформления. Между тем, все, кого по существу или с далеким приближением можно было бы отнести к перечисленным элементам, "оседали" отнюдь не в деревне. Так что без "помощи" города было не обойтись.