Леонид Костомаров - Земля и Небо (Часть 1)

-- Ну, за скорое освобождение! -- гаркнул Гоги традиционный в Зоне тост и разом опрокинул в себя кружку. Лицо передернулось, он шумно выдохнул, занюхал кусочком калача и благодатно закряхтел.

Воронцов поднял кружку, на мгновение задумался, будто в мыслях произносил молитву -- за Володьку, Ваську, за себя, наконец... Понюхал содержимое и стал пить -- не спеша, глоток за глотком. Опустошил емкость, посопел удовлетворенно, взял калач, степенно принялся его есть, отломил и маленький кусочек колбасы. Но время торопило банкет, и закуска стала исчезать со стола быстро -- вскоре в руках у Воронцова остался лишь кусочек колбасы для Васьки.

-- Еще один пузырь в заначкэ есть! -- подмигнул Гоги. -- Через три дня плэснем под жабры, хорошо? Тогда мне сорок четыре и стукнет. Молодость -тю-тю, прошла. А я вот за решеткой... Эх, Батя, освободишься -- приезжай в Западную Грузию, жить у мэня будешь. Работу тэбэ найду -- ни один милиционер нэ подойдет!

Батя ухмыльнулся, но, вообще, не любил он этих разговоров: приезжай, все будет...

-- Ты лучше скажи, -- перебил грузина, -- машинным маслом запивать?

-- Нэ надо! -- великодушно разрешил Гагарадзе. -- Сегодня как раз солдат-грузин стоит на обыске. Нэ сдаст.

Что ж, доверился опасливый Квазимода на сей раз Гоги, не стал пить машинное масло, что отбивает водочный запах. Оно, очищенное, обычно пилось не только Воронцовым -- всеми: масло окутывало желудок плотным слоем, отчего пары алкоголя не улетучивались. Не было, естественно, и запаха. И ни одна трубка не могла определить веселого пьяного человека... Успели до звонка выкурить по сигарете и пошли на построение, куда уже стянулись зэки со всего полигона.

Привычно построились три бригады, привычно открылся шлагбаум. Из будки вышел начальник конвоя и почему-то стал озираться над собой, будто ища что-то в небе. Батя это отметил, но значения не придал... Пришла после водки странная расслабуха, что-то приятное растеклось по телу, и душа стала оттаивать. Как мало человеку надо...

Привычно размеренный шаг, привычно опущенная голова... все это убаюкивало, уносило в приятные мысли -- о другом мире...

Был ли он?

МЕЖ НЕБОМ И ЗЕМЛЕЙ. ИВАН ВОРОНЦОВ, ЕЩЕ НЕ КВАЗ

Был. А была ли и у меня любовь? А как же, что ж, порченый я какой или каменный -- нет, все у меня в жизни было как у людей. Только вот одно хреново -- было... Было -- и сплыло... Звали Татьяной, была одинокой, да и как ей одинокой-то не быть -- косенькая. Прямо как я, Квазимода. В общем, два сапога пара.

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

Будто посмеялась надменная, любящая красивых и богатых Судьба над этой парой убогих. Но это она, Судьба, так их обозначила. Батя же с Татьяной так о себе не думали и свой медовый месяц, точнее, две недели провели в ощущении, что это и есть их счастье.

До обеда валялись, потом, к вечеру уже, принарядившись, шли в кино, на предпоследний сеанс. Народу было много, и Батя, всегда в общественных местах чувствовавший себя повязанным, ходил на ватных ногах, говорил чужим, металлическим голосом и все хотел спрятаться, хоть в туалете, от десятков глядящих на него любопытных глаз. Так и делал, что вызывало мягкую улыбку у Татьяны, он краснел, злился на себя, а она все улыбалась своей милой улыбкой и манила-манила Батю в новую, неведомую ему пока жизнь, где всегда было тепло и спокойно.

Чувство это захлестывало его целиком, до краев напряженного тогда естества, ждавшего от жизни подвоха. Женщина эта была прекрасна в те дни, нет слов. Ночь скрывала косинку ее карих глаз, а сумрак не вычерчивал крупное родимое пятно на виске, голос же был тихий и молодой. Днем она улыбалась, и простое бабье счастье, пришедшее с этим немногословным, сильным мужиком, раскрашивало ее всю: фигура, лицо, глаза, даже волосы стали иными, как у актрисы немого кино -- завитые.

Под утро голенькая Татьяна, его Шехерезада, рассказывала сказки.

-- Жили-были два косых-прекосых человека -- Адам и Ева. Они были незнакомы, так как судьба разбросала их по раю. Она была косая по ошибке Бога: Он не знал, какими люди должны быть. Вот пожила она и попросила сделать ей мужика. Бог внял ее мольбам и сделал ей мужика, тоже косого, свою ошибку будто этим искупая. И вот Бог свел Адама и Еву, потому что она просила его дать ей муженька. Они стали дружить и родили детей, тоже косых и красивых. Дети были чистые, как Ева, и сильные, как Адам. Вот такая получилась косая счастливая семья. Вот и сказочке конец... -- она засмеялась тихонько, боясь вспугнуть все, что вокруг нее творилось, свое счастье со своим Адамом. Потому и смех оборвала резко, будто осеклась. Закачалась, словно оплакивая себя и его, задышала часто и прерывисто.