Евгений Козловский: Шанель

юно знаю я, что ваши плечи, = я целовал уж их во сне, = нежны как восковые свечию[5]

Фамильный перстенью платье, перешедшее по наследству от пра-пра-прабабушкию сочинял я, понимая, что сочиняю миф, ибо какие наследства, какие, к черту, фамильные перстни пережили б три четверти векабесконечного, до самого дна, перемешивания и безжалостнейшего, тотального искусственного отбора? -- так оно и оказалось: покойная дашинамама, происхождением из судомоек, наменялав войну много разного барахланаобкомовские пайковые излишки. Мебельный гарнитур карельской березы, стиль модерню

Сели провожать старый год, по поводу которого ни у кого, собственно, не нашлось сказать ничего доброго, поэтому разговор между рюмками водки с винтом шел разномастный: литератор Эакулевич снисходительно высмеивал атеизм француженок-коммунисток -- те же горячились и путали русские глаголы; композитор делился замыслом рок-оперы из жизни Сталина, которую напишет, когдаокажется там, и которая, конечно же, станет боевиком, не понимая, дурак, что там с его весьмасомнительным талантом такой карьеры, как здесь, не сделает никогдав жизни, даже нажизни Сталина; актеры-любовники, перебивая друг друга, несли сплетню о некоем кинорежиссере Долгомостьеве6, я его прекрасно знаю, вставлялаЮна, он у меня бывал раз сто, вы помните, Мишенька? такой плюгавый! -- который якобы мог спать только со свежими трупами и всем любовницам перед актом перерезл глотки, -- аМишенька, роковой мужчина, тоном человека, весьмаи весьмаосведомленного, поправлял, что все, дескать, не так, что дело, дескать, политическое, и замешанав нем эсеркаКаплан, Фани Исаковна; певичкаАльбинаКороль рассказывалахудожникам о частной жизни Окуджавы (с нею); ленинградская поэтесса, нервно дергая папье-машевый нос, пугалалагерными ужасами не понимающих по-русски иностранцевю ОднаДашенькасиделакак замороженная, словно и не слышаникого, действительно не слыша, упершись взглядом в телевизионный экран, шестьдесят один по диагонали, накотором беззвучно отплясывал ансамбль Александрова, и вдруг встрепенулась, глазаее, сбросив поволоку, заблестели живой влагою: тише! тише! едване уронив фижмами стул, рванулась онак ЫРубинуы и повернуларукоятку звука: тише! Президент Страны И Вождь Коммунистической Партии Лично косноязыко, цокая в паузах, поздравлял Свой Народ, Строитель Коммунизьма, С Наступающим Новым Годом, Годом Очередных Трудовых Побед И Небывалых Свершений, и все мы замерли, и над столом повисланеобъяснимая тишина, необъяснимая, ибо ни в ком из нас, разве во француженках-коммунистках, не было пиететаперед вождем: в гробу мы все его видали, в белых тапочках, с его золотым оружием, цоканьем и Трудовыми Победами, однако тишинаповисла: ни один из нас не посмел, не сумел нарушить дашино напряженное внимание -- шампанское замешкались разлить с первым ударом спасских курантов. Когдаже разлили, Дашенькасновасиделапотухшая, уйдя в себя, сиделаи слегкаобмакивалагубы во вдове Клико -- антиСоветском шампанском.

Тост! потребовалаЮна. Произнесите же кто-нибудь настоящий новогодний тост! Нельзя же так! Ну, товарищи! Легко сказать, тост! Чего можно было всерьез желать наступившему году, чего ждать от него? Чтобы все оставалось по-старому, так как любая новость оборачивается, как правило, худом? Но разве это настоящий новогодний тост?! Таварышшы! с грузинским акцентом начал таганский Ленин. Дарагыы таварышшы! Братья и сестрыю

К исходу второго часанового годааппетиты поутолились, вино выпилось почти все, иностранцы-дипломаты улетучились, гитаристкаАльбинаКороль спеласначаланесколько милых феминистических песенок, потом одну жутенькую, с натуралистическими подробностями, про смерть ребеночка: самосвал = он так звал! рифмовалаонав припеве (нашлачем спекулировать! поморщился я, и Юна, заметив, но, видно, неверно истолковав, шепнулас гордостью: документально; у нее действительно погиб сын, после чего меня едване вытошнило, буквально, однако, сглотнув вязкую слюну, я нацелился набезутешную мать объективом и сверкнул вспышечкою разачетыре подряд: идеологический брак); роковой мужчинаМишеньканеуместно прочел ЫГрафаНулинаы; Юнапристалак литератору Эакулевичу с переплетенным в натуральную эстонскую кожу альбомом для автографов, и литератор, к этому времени уже успевший стаскать наантресоли самую неказистую из коммунисточек, тужился над девственной страницею, пытаясь создать что-нибудь, вполне достойное себя; Ленин со Сталиным, то уединявшиеся где-то, то опять показывавшиеся налюди, ссорившиеся, мирившиеся и ссорившиеся вновь, томно и тесно танцевали в разноцветном электричестве елки, в бледных сполохах обеззвученного телевизора, в неверном пламени витых таллинских свечей, -- танцевали под аккомпанемент композитора, виртуозно берущего басы вместо левой руки толстым своим задом. Дашенькав дрожащем мареве тайны сиделанаугльном диванчике, лениво листая подшивку ЫАмерикиы.