Феликс Кривин: Конец жанра

Феликс Кривин

Конец жанра

ЭТО БЫЛ НЕ ДАНТЕС...

Известный пушкиновед, непревзойденный специалист по забытым, ненайденным и ненаписанным рукописям Пушкина, случайно заглянул в журнал, раскрытый соседом по трамваю, и прочитал там рассказ "Как хорошо, что ты пришел..." Пришел, как выяснилось, не Пушкин, но это только раззадорило пушкиноведа, и он заглянул в журнал пристальнее, ища в нем следы любимого поэта. Следы, как это обычно бывает, тут же и отыскались. О Пушкине было сказано и даже приведено неизвестное стихотворение, написанное великим поэтом в ранние годы, когда он еще не знал цены своим произведениям и разбрасывался ими так, что на розыски их требовались столетия.

Домашний анализ убедил пушкиноведа, что стихи принадлежали не Пушкину. Размер был не тот: анапест. Можно было предположить, что стихотворение принадлежит А.К.Толстому, однако в литературе указывалось не раз, что А.К.Толстой отдавал предпочтение амфибрахию. "Князь Курбский от царского гнева бежал..." (Полн. собр. соч.; С.-Петербург, 1907. т.1. с.239). Или "Средь шумного бала случайно..." (Там же. с.374). Но, с другой стороны, у того же Толстого: "У приказных ворот собирался народ..." (Там же. с.247), - явный анапест! Но тогда почему не вспомнить пушкинское: "А в ненастные дни собирались они..." (Собр. соч., Москва, 1959. т.2. с.578)? Впрочем, анапест не был характерен для нашего гениального поэта. А для кого он был характерен? "Ерофей-генерал побеждал и карал Пугачева и Разина Стеньку..." Это Л.Н.Трефолев ("Библиотека поэта". Ленинград, 1949. с.97). Возможно, автор рассказа, явный непушкиновед, приписал Пушкину строки Трефолева? Может быть, раннего Трефолева, забытого, ненайденного или ненаписанного Трефолева, но все же не Пушкина, а Трефолева. Или, в крайнем случае, А.К.Толстого.

Это был первый повод усомниться в научной достоверности трамвайного рассказа. Вторым поводом был ненаучный метод исследования. Автор пишет, что стихотворение он обнаружил при помощи некоего аппарата, позволившего ему видеть прошлое и даже читать в этом прошлом рукописи, которые до нашего времени не дошли. Если б автор был немного знаком с предметом, он знал бы, что читать даже те рукописи, которые дошли, представляет известную трудность, так как нужно сначала установить их местонахождение. И наконец третьим, самым весомым поводом для сомнений было то, что в подзаголовке трамвайного рассказа стояло антинаучное слово: "Фантастика". Если автор сам считает свои изыскания фантастикой, то почему мы должны им верить? Быть может, он сам написал эти стихи и фальсификаторски приписывает их Пушкину...

Вскоре пушкиновед сидел в квартире у непушкиноведа и имел с ним полунаучный (со стороны гостя), полуфантастический (со стороны хозяина) разговор.

- Фантастика фантастикой, научная фантастика - научной фантастикой, но это не дает права подрывать основы пауки.

- Но я действительно видел, как он писал эти стихи!

- Кто... писал?

- Пушкин, - сказал хозяин с легкостью, с какой упоминают это имя непушкиноведы. - Юный Пушкин, мальчик четырнадцати лет.

Впервые при маститом столпе пушкиноведения назвали мальчиком великого поэта.

- Вы видели... как Александр Сергеевич... Надеюсь, это было во сне?

- Нет, не во сне. Вот на этом аппарате. - Трамвайный фантаст указал на предмет, отдаленно напоминавший кухонный комбайн, лучший помощник домашней хозяйки.

- Я, пожалуй, пойду, - сказал гость. При этом вид у него был немного испуганный.

- А вы не хотите сами посмотреть?

Пушкиновед не хотел. Но он себя заставил. Ради Пушкина. Как известно, путь к истине устлан не только розами, но и шипами.

Дальше все происходило как во сне. У кухонного комбайна вдруг открылся экран, и на нем замелькали человеческие фигуры.

- Вон, видите, человек к нам спиной? Это Фет. У него в руках сборник Тютчева. А вон, видите, к нам спиной? Это Аполлон Григорьев.

- А почему они все спиной?

Хозяин объяснил это исторической обстановкой. То есть, они действительно так стояли, и теперь уже поздно что-то менять.

- Летний сад. На скамеечке гимназист читает "Отечественные записки"... - комментировал немое изображение непушкиновед.

В верхнем правом углу мелькали цифры: ...1867... 1859... 1843...

- Черная речка, - объявил владелец аппарата, - сейчас здесь появятся Пушкин и Дантес.

Это был совершенно не научный метод исследования, но оторваться было невозможно.

- Дантес, - прошептал фантаст.

Пушкиновед хорошо знал Дантеса. Он знал всех друзей и врагов Пушкина лучше, чем собственных друзей и врагов. Дантеса он узнал бы не только в лицо, но даже по почерку. Да, он узнал бы Дантеса. Но это был не Дантес.