Владимир Крупин: Ловцы человеков

- Нас вообще многому блатняги учили, - сказал Стас. - "А легавые в то время на облаву идут... Двадцать пуль ему вдогонку, пять застряло в груди". Именно в груди, а не в спине. "Молодая комсомолка жулика хоронит". Это тебе не окуджавская "привычно пальцы тонкие соскользнули", слово подобрал змеиное, "соскользнули к кобуре". А вторая струя была советские песни, я плакал, когда пел "Летят перелетные птицы... Не нужен нам берег турецкий, чужая земля не нужна", плакал. "Хороша страна Болгария, а Россия лучше всех".

- А я плакал над "Враги сожгли родную хату", вспомнил я. - "На груди его светилась медаль за город Будапешт". За счет России спасен и Будапешт и вся Европа, она очень благодарна.

Вступила и немногословная Галина Васильевна:

- Я в детстве пела русские песни, особенно "Ой да ты, калинушка".

Конечно, мы с чувством исполнили "Калинушку". Петь можно было очень громко, на многие сотни километров никого. Только ворон слушал нас, да песцы, да еще не залегший в берлогу медведь.

- А еще одна струя в нас вливалась, - сказал Стас, - это классика. Это когда учился в университете.

- Да, - подхватил и я, - я заметил, что мы, приехавшие в Москву, и относились к ней с большей любовью, чем москвичи и вскоре знали ее лучше. Все театры, все выставки, консерватория, зал Чайковского, и везде успевали. Еще и работали.

Слава проникновенно и негромко запел:

- "Ой да командир майор, Богу молится, Богу молится, всем жить хочется".

- А зэковскую патриотическую знаете? - спросил Стас. - "Вот я стою на стреме, держу в руке наган, и вот ко мне подходит неизвестный мне граждан...?

- Знаем, - ответил я. - "Советская малина собралась на совет, советская малина врагу сказала нет". Не выдал он за жемчугу стакан "заводов советских план". А все равно, собаки, посадили. "С тех пор его по тюрьмам я не видал нигде". Сейчас за копейки все выдадут. Молдова для НАТО все военные секреты выворачивает.

Спели мы и "При лужке, лужке" и "Лучину" и даже поднялись до воспоминаний о первых стихах. "Кого люблю и с кем вожуся, не твое дело, Дуся", - так, четко и с достоинством писал в восемь лет Станислав Юрьевич. Вспоминали ушедших от нас, много говорили о Георгии Васильевиче Свиридове, о Шукшине, Глебе Горышине, Рубцове. И о живых, конечно, говорили.

Юра тем временем, считая, что наши входы и выходы остудили вагончик, снова расшуровал печку. Пламя гудело, добавляя свои отблески к свету керосиновой лампы. Около начала трубы металл покраснел как в кузнице. Мы просили больше не подкладывать.

Слава и Юра как люди помоложе, покарабкались на второй этаж сколоченных из грубых досок тюремных нар. То есть похожих на тюремные. Мы легли внизу. Так и то было невыносимо жарко. Каково им было наверху. Между тем Слава храпел так молодецки, что Стас проговорит экспромт:

"Как если б вся Вселенная храпела,

так спит спецназ, вернувшись после дела".

Видимо слово "спецназ" мгновенно разбудило Славу и он оживленно заговорил:

- Спецназ, альпинизм, горячие точки выработали во мне два правила: в группе нет слабых, но есть тот, кто слабее тебя. И второе: жизнь товарища всегда дороже твоей.

- Да! - неожиданно сказал Стас, казалось, уже засыпающий: - Вот чего не забыть в журнале, но это надо кому-то статью заказать, о репрессиях в крестьянстве. Репрессии были, но кто же дал пять миллионов студентов в города, миллионы рабочих и миллионы солдат? Дети Арбата? Слав, больше не храпи. Слышь, Морозов?

- Буду петь, - отвечал Слава, но армянскую. - И в самом деле запел: В одном клеткам попугай сидит,

В другом клеткам ему мат плачит.

Она ему любит, она ему мат,

Она ему хочит абанимат. Та-ши, ту-ши, та-ши, ту-ши, милый попугай,

Та-ши, ту-ши, та-ши, ту-ши, пирвет пердавай. Как у нас, у Ереван, ест озеро Севан,

Он не боле-мен, чем Тихий океан,

Там живет окун, рыба и сазан...

Галина Васильевна засмеялась. Значит, тоже не спала.

- Бывшие белогвардейцы в Америке, - сказал Стас, - поют песню: "Там вдали, за рекой", особенно нажимая на строчки: "Вдруг вдали у реки засверкали штыки, это белогвардейские цепи".

- Костров такое стихотворение написал: "Там вдали, за рекой". Очень хорошее, - сообщил я в жаркую темноту.

- Да, он рыбак, - одобрил Стас.

Я забылся. Сколько спал, скорее всего мало, так как жара была африканская. Уже во сне все с себя сбросил, все равно задыхался. Накинул телогрейку, покарабкался к выходу. Надернул чьи-то сапоги. Вывалился в холод тундры. Холод показался вначале целительной прохладой.

- Далеко не отходите, - услышал я голос Юры.