Татьяна Кухта: Стрелки

Гэльд ничего не ответил.

Не дописана хроника эта,

но огонь приникает к листам,

но травой покрывает планета

проржавевший обломок щита...

"Будучи в расцвете сил и памяти и сознавая, что жизнь моя может прекратиться раньше, чем назначено Предком, доверяю я, Гэльд Эрнарский, камням, хранимым Предком, то, что должно быть сокрыто и сохранено навеки. В черный год, лишивший меня Светлой, был мне передан этот браслет - ибо носить его по праву больше некому - с тем, чтобы укрыть и сберечь среди мятежей и кровопролитий. И потому я прячу его, а не ношу у сердца, в котором неисцелимая боль. Пока не прервется жизнь моя, мне ее не забыть, как не забудет и тот, от кого я принял этот браслет. Вместе же с браслетом передан мне был наказ записать то, что произнесено. Не зная сути этих темных слов, я, как неразумный ученик, повторяю: там, где Северный Тракт пересекает Кену и уходит в дикие земли, был сожжен Мост, соединяющий времена, чтобы Навье воинство не нашло путь туда, куда смертному вступить не дано. Незримыми узами связал Мост наши судьбы и связывает поныне, и не будь его, может, не было бы горчайшей нашей утраты. Вот все, что сказано мне, и долг свой я исполнил, но вина моя перед мертвыми велика, ибо я живу..."

Когда я закрывала глаза, эти слова горели под веками. Я повторяла их мысленно, сбивалась и начинала вновь. Ивар Кундри помог мне, когда пришлось разбирать письмена, начертанные рукой Гэльда, но лучше было бы обойтись без этой помощи, и никто не мешал бы мне плакать одной над посланием в вечность. Я плакала потом, ночью, тихими и бессильными слезами, вытирала мокрые щеки и зажимала рот ладонью, чтобы не услышали соседки. Если бы кто-нибудь заметил и спросил, в чем дело, я не смогла бы вразумительно объяснить. Просто так много лет прошло, и давно умерли те, кто мог бы жить, и ничего, ну, совсем ничего нельзя было с этим поделать!

Я пыталась себе представить Гэльда, когда он писал это письмо, но видение расплывалось. И мне хотелось так же, как Истар когда-то, закричать: "Гэльд, брат мой милый!" Но она была рядом, а меня он все равно не услышал бы.

Уже потом, когда я обрела способность здраво размышлять, я поняла, что эта находка была тем самым веским доказательством моим снам, ради которого я приехала в Двуречье. Но мне от этого не было легче.

Вот так и прошел вчерашний день. Вся группа навещала Новый Эрнар, а мы с Иваром Кундри в палатке разбирали пергамент. Сейчас Кундри сидел рядом, прикрыв глаза - то ли дремал, то ли тактично оставлял меня в покое, удивительно, что, помогая мне, он не задал ни одного вопроса, уж я бы не удержалась... А теперь было утро, и автобус, ставший уже обжитым, привычно несся по дороге. Мы ехали в Тинтажель.

Тинтажель... Древнее имя. В нем лязг металла и глухая тяжесть камней. Одно из многих имен, которые принесли с собой на земли Двуречья светловолосые жестокие пришельцы с севера. А потом Тинтажель рос, набирал силу, стягивал к себе власть. Это был уже не замок, не жилище - это было средоточие черной мощи, подминавшей людей и уничтожавшей тех, кто осмеливался не подчиниться. Кто знает, до какого предела могло бы дойти могущество Тинтажеля, если бы Восстание не преградило путь последнему его властителю, Консулу Двуречья, барону Торлору Тинтажельскому...

Им понадобилось шесть лет, чтобы дойти до Тинтажеля. Но ведь все начиналось еще раньше, в Замятне, и даже до нее... В Восстании сомкнулись три силы - сопротивление мятежных баронов консульскому единовластию, стремление городов к вольности и ненависть подвладных. И перед этими объединенными силами Тинтажель не устоял...

Прямо передо мной, на стенке кабины наклеена была большая карта Двуречья, иссеченная красными и синими линиями дорог. В этой путанице терялись города и поселки, но я быстро нашла Эрнар, дорогу, по которой мы ехали сейчас. Синяя жилка пробегала через Сай и Рубию до Асбьерна. Бесполезно было искать на этой карте Тинтажель. Я сделала усилие - то, которое часто делала здесь, в Двуречье - и сквозь краски современности проступил рисунок старой карты. Может быть, именно над такой картой склонялись заговорщики, обсуждая, где лучше ставить устроны - укрепленные усадьбы. На этой карте Сай звался Дубовым Двором, Асбъерн - Эклезисом, а Рубия была лишь маленькой точкой - невидным селением. Земли Двуречья на этой карте покрывали разноцветные пятна баронских владений, и среди них - обведенные красным - земли вольных городов: Элемир, Хатан, Ландейл, Кариан, Южный Сун... Редкие тракты были проложены из края в край, на севере вставали горы, на юге лежало море, с запада и востока Сабрина и Кена обвивали Двуречье, устремляясь к морю... Тогда, после боя на Пустоши, когда Стрелки, укрепив союз с Тинтажелем, торжествовали победу, из Эрнара, Ландейла и Хатана расходились гонцы по землям Двуречья. Набирали людей в великой тайне - беглых подвладных, горожан, ремесленников, просто бродяг, не умевших усидеть на месте. Снаряжали отряды в Хатане. Хатанский магистрат не поддерживал явно заговорщиков, берег независимость вольного города, но на действия их смотрел сквозь пальцы. Ландейлские отцы города тоже опасались выступать открыто, но не мешали своим землякам уходить к повстанцам. Так в отрядах оказалось много ландейлцев, а поскольку они по привычке именовали Хель хозяйкой, за ними это имя стали повторять и другие, и полгода не прошло, как Хель перестала быть Хелью - она стала Хозяйкой. А может, она сама отказалась от имени и титула с тех пор, как цель ее - возродить род - сменилась другой.