Татьяна Кухта - Стрелки

Данель еще сомневался, откуда взять людей, но ему объяснили, что если каждый из них соберет по десятку, то этого будет достаточно. И сами поведут их, кроме мастера Райса и Клэра. Мастер - доверенный человек в Ландейле, такие после боя будут нужны, а Клэр - чересчур молод.

- Сама ты больно стара! - возмутился Клэр.

- Останешься посыльным, - успокоила его Хель. - Без тебя не обойдемся.

- Тебе бы тоже не следовало идти, Хель, - сказал мастер, и остальные дружно закивали.

- Сама решу, - отрезала Хель и улыбнулась светло, почти беспомощно. - Ну, куда мне еще идти, подумайте...

Они помолчали, потом Тиль негромко спросил:

- Так, стало быть, решено?

- Решено и сговорено, - Хель положила на стол ладонь, и на нее одна за другой легли их ладони - широкие, тяжелые, мужские. Последним положил свою ладонь Гэльд.

- Ну что ж, - произнесла Хель обычным голосом, - расходимся. Встретимся через месяц, где - договоримся особо.

- А ты, Хель, пойдешь одна? - нахмурился Данель.

- Что я ей, не муж, что ли? - мрачно пробасил Саент, и все рассмеялись. Я ее не брошу.

- Саент и Мэй, - улыбнулась Хель, - надежнее не придумаешь. Ну, до встречи.

Люди тихо расходились. Наконец в комнате остались только Хель, Саент и Гэльд. Хель взглянула искоса на Гэльда и сказала Саенту:

- Сходи, возьми у мастера еды на дорогу.

- А этот?

- Са-ент...

Саент проворчал что-то и ушел. Хель опустилась на лавку, Гэльд сел напротив. Ему хотелось задать столько вопросов, что он не сразу выбрал нужный, а когда выбрал, Хель опередила его:

- На вас ныне заключенное условие не распространяется, барон. Можете в бою не участвовать. Достаточно, если предоставите нам убежище.

Голос у нее был утомленный, тихий, равнодушный. Гэльд, кусая губы, спросил с подступившей яростью:

- Неужели вы считаете меня трусом после того, как я сбежал с поединка?

Хель покачала головой.

- Просто не хочу, чтобы вы гибли за то, что вам чуждо, Гэльд. Вы же случайно здесь.

У Гэльда заколотилось сердце. Она назвала его по имени не при всех, а сейчас, наедине! Не в силах сдержать улыбку, он проговорил:

- Счастливый случай привел меня к вам. Неужели я буду ему перечить? И неужели, - он понизил голос, - буду сидеть в безопасном месте, когда вы пойдете вперед?

- Что вы знаете обо мне... - грустно улыбнулась Хель. - Я - совсем другое дело.

- Но почему же, Хель? - растерянно спросил он. - И что вас связывает с этими людьми? Отчего они слушают вас? Вы так юны еще...

- Я считаю жизнь не по годам, - вздохнула она.

И Гэльд вспомнил, что рассказывали о ней, наследнице Торкилсена, хозяйке Ландейла, последней из древнего бунтарского рода. Нелепые он задал вопросы! Если она в четырнадцать лет с небольшим отрядом воинов обороняла Торкилсен от войск Консула, если в пятнадцать дала вольность Ландейлу, восстановив против себя всех родичей... Он ведь и сам мимолетно возмущался этим. Но тогда, значит, сейчас ей всего шестнадцать?! Девочка... Его вдруг охватила жалость к ней, лишенной всего: рода, богатства, дома. Но, когда Гэльд взглянул на нее понял, что высказать эту жалость не посмеет. У нее было лицо воина, уверенного в своей силе.

- Я пойду с вами, - глухо сказал он. - Я пойду с вами, что бы ни было.

И во внезапном порыве опустился перед ней на одно колено, будто принося клятву.

- Встаньте, - тихо сказала Хель, коснувшись ладонью его плеча. С лестницы уже доносились шаги Саента.

Я обшарила весь дом, разыскивая хоть какое-нибудь подтверждение дядиным словам. Хотя бы запись того предания. Ничего я не нашла, конечно. Пятьсот лет и четыре войны, пронесшиеся над Ильденом... странно, что сам дом уцелел.

И все же я немало времени провела на чердаке. Слежавшиеся груды бумаг, испещренные позеленевшими от времени чернилами, пахли пылью и сухо шуршали, рассыпаясь в пальцах. В луче света, проникавшего сквозь восьмиугольное окошко, плясали пылинки, вспыхивали радужными искрами россыпи битого стекла, солнечный блик играл на медном боку пузатой и узкогорлой чаеварки. Чего там только не было! Сломанные веера, обтянутые пожелтевшими кружевами, помутневшие зеркальца в бронзовых оправах, выщербленные ножи, лампы с треснувшим стеклом, записные книжки с датами полустолетней давности, тяжелые кованые чемоданы времен Последней войны... Всего этого хватило бы на три музея, если б только в каком-нибудь музее нужны были эти вещи. Я рылась в них, как скупой в своих сундуках, извлекая на свет то соломенную корзинку с искусственными цветами, то погнутые латунные браслеты, которые были в моде лет тридцать назад, то двухцветный плоский карандаш. А однажды вытащила узкий кожаный пояс, шитый серебряной нитью. Нить поистерлась, но выглядела еще празднично. Я сложила пояс вдвое и приложила к вискам. Заглянула в треснувшее зеркало. Серебристо-черная полоска перечеркнула лоб. Вот так носили тогда баронские обручи...