Виктор Клюшников - Марево

"Ты отшатнулся отъ вашего кружка; это вѣчное копанье въ самомъ себѣ, вѣчное гамлетство, доискиваніе цѣди бытія въ Гегелевской феноменологіи опротивѣло твоей живой натурѣ; ты не захотѣлъ провести жизни въ головномъ міркѣ. Честъ и мѣсто тебѣ, Morituri, Caesar, te salutant!

"Прости, если я даю тебѣ нѣсколько горькихъ минутъ. Рано или поздно ты узнаешь о моей смерти. Marie пріѣхала ко мнѣ; добра, какъ ангелъ; ухаживаетъ за мной, какъ сестра; иногда воскрешаетъ надежду… жить! Все это и грустно, и сладко, сладко… Докторъ запрещаетъ много писать; буду ждать отвѣта.

"Твой С."

Помѣтка на письмѣ карандашомъ: "получено черезъ недѣлю послѣ смерти. Цѣлую жизнь сіялъ намъ свѣтлымъ ореоломъ науки, искусства, философіи и завидовалъ блудящимъ огонькамъ."

Записка, писанная на клочкѣ:

"Неужели же вы не придете посѣтить заключеннаго? Вообразите себѣ самую мрачную каморку Крутицкихъ казармъ съ часовымъ вмѣсто маятника; ни одного человѣческаго лица и очень много солдатъ и таракановъ, состязающихся въ красотѣ усомъ; квартира казенная, но безъ освѣщенія. Вамъ легко получить доступъ ко мнѣ, вы слывете благонамѣреннымъ. Посылаю на удачу съ несовратимымъ стражемъ.

"Г."

Письмо довольно не разборчиваго почерка:

"3 октября, С.-Петербургъ.

"Если я обращаюсь къ тебѣ, любезный Николай Терентьевичъ, значитъ: солоно пришлось. Я тебя люблю и уважаю, какъ бывшаго учителя; но, согласись самъ, бросить оба кружка въ такое тяжелое для насъ время, забиться въ глушь и не подавать живаго голоса — въ высшей степени двусмысленно. Мы думали, что у тебя, по крайней мѣрѣ, уважительныя причины, какъ вдругъ узнаемъ о твоей свадьбѣ и сибаритской жизни водъ тѣнью хохлацкихъ садовъ. Я не баронъ, а понимаю, что у бароновъ бываютъ свои фантазіи.

"Все это очень хорошо, но все это ты могъ продѣлать въ Петербургѣ не покидая общаго дѣла и неизмѣняя современному движенію. Право я иногда такъ золъ на тебя, что пугаюсь мысли объ вашей встрѣчѣ.

"Перехожу къ просьбѣ. Каковы мои обстоятельства, можешь заключить изъ того, что я рѣшаюсь просить у тебя денегъ. Скотина *** эксплуатируетъ меня хуже любаго пропріэтера. Жена осаждаетъ домашними дрязгами. С*** продолжаетъ отпускать своя остроты, встрѣчаясь со мной на Невскомъ: когда же къ вамъ-то? къ вамъ-то? говорить, приготовилъ ужь и даровую квартиру. Въ довершеніе удовольствій — кровь горломъ.

"Если ты мнѣ пришлешь рублей двѣсти, надѣюсь черезъ мѣсяцъ кончить статью о Пушкинѣ и возвратить тебѣ долгъ. Если самъ пріѣдешь, прощу и расцѣлую.

"Б."

Приписка карандашомъ: "исполнено 4 октября".

Русановъ пробѣгалъ отрывками:

"Другъ мой, сердце мое облилось кровью прочтеніи вашего письма. Итакъ Аделины нѣтъ болѣе на свѣтѣ, нѣтъ болѣе тихаго ангела, посланнаго вамъ въ подруги жизни небомъ благодатной Германіи. Потеря велика, но у васъ достанетъ силы перенести ее. Мысль осыпать покойницу розами на смертной постелѣ, не выставлять мертваго тѣла на позорище праздной толпы, и не допускать постороннихъ лицъ до самаго выноса — показываетъ всю несокрушимость вашего духа и находитъ полное сочувствіе въ поэтическихъ натурахъ…

"…Помните, что на рукахъ вашихъ остается малютка Инночка, развитіе которой есть ваша священная обязанность…

"…Посылаю вамъ Emile Rousseau, классическую книгу по вопросу о воспитаніи: tout est bien, tout est grand sortant des mains de l'auteur des choses…

"….У меня премиленькая квартирка, много уроковъ; надѣюсь занять мѣсто въ корпусѣ…

"…Боже мой! Боже мой! Какъ судьба разбросала нашъ кружокъ!…

"….Пусть неизмѣненъ жизни новой,

Приду къ таинственнымъ вратамъ.

"Горячо жмущій вашу руку, В. К."

Помѣтка: "на сумасбродныя весьма нечего отвѣчать".

Письмо со штемпелемъ Рима:

"Письмо ваше чрезвычайно огорчило меня и оскорбило всѣ христіанскія чувства. Развѣ можно нападать на одно изъ священнѣйшихъ установленій, потому только, что у васъ дурная жена; вспомните свой первый бракъ…."

Русановъ не дочиталъ письма, и торопливо взглянулъ на окончаніе.

"Вы сами пишите, что увлеклись простотой Анны Михайловны; вы мущина, заставьте ее, укажите ей истинное значеніе женщины.

"Поручаю васъ милости Божіей.

"Соболѣзнующій о васъ Н. Г."

Приписка: "помѣшался!"

"Вѣна. 1847 г.

"Я не писалъ бы къ тебѣ, еслибы до меня не доходили олухи, что ты непокоенъ духомъ, болѣе чѣмъ когда-нибудь озлобленъ омутомъ жизни, раскаиваешься въ постылой слабоети и страстно желаешь пострадать за правое дѣло. Vaut mieux tard que jamais! Настала минута искусить прошлое. Народы пробуждаются. Кошутъ и Гергей подняли знамя возстанія въ Венгріи. Франція Ледрю-Роллена, Ламартина, Виктора Гюго готова отозваться грознымъ эхомъ на первый пушечный выстрѣлъ. Въ Италіи глухое броженіе. Пріѣзжай, ты найдешь меня во главѣ движенія. Снова твой