Виктор Клюшников - Марево

Старушка засморкалась и расплакалась.

— Вонъ оно чѣмъ пахнетъ-то? слышите? говорилъ Чижиковъ. — Ну, полно, Ѳедосьевва, есть объ комъ убиваться!

— Родимый ты мой, я его эвотъ какого еще на рукахъ носила, выходила, выкормила соколика вонъ на како дѣло… Каково мнѣ!

— Такъ-то, говорилъ Чижиковъ, — маленькаго человѣка не долго обидѣть; кто за него заступится? Безъ всякаго суда, такъ, здорово живешь, ступай въ отставку!

— Будьте покойны, говоритъ Русановъ, — я все объясню Доминову…

— Вѣдь что обидно-то, пока нуженъ былъ человѣкъ, всякій заискивалъ: Митрій Митричъ, любезнѣйшій Митрій Митричъ, почтеннѣйшій Митрій Митричъ! А какъ бѣда надо мной стряслась, всѣ словно въ воду окунулись…

— Такія-то дѣла, и безъ того-то подъ старость неможется, и болѣзнь-то, и силъ-то нѣтъ, а тутъ еще горе-горюшко, говорила старуха Катенькѣ.

— Нельзя ли похлопотать, Владиміръ Ивановичъ? Сына у нея въ острогъ взяли.

— Въ острогъ? переспросилъ Русановъ.

— Изволишь видѣть, ваше благородіе, заговорила старуха, — дѣлалъ онъ каку-то, прости Господи, машину что ли… Извѣстно молодость, нельзя не прихвастнуть; взялъ да свое имя-то на ней и вырѣзалъ; а тамъ этими машинами какія-то книги отпечатали, узнали про то, взяли его да въ острогъ….

— Опять станки…! вскрикнулъ Русановъ. — Кто жь ихъ заказывалъ?

— Кто жь его знаетъ, баринокъ пріѣзжалъ какой-то, только два раза и былъ, фамиліи не сказалъ. Хозяйка-то теперь какъ убивается, дѣло молодое, только бы пожить еще… — Опять заплакала старуха, вытирая глаза концомъ темнаго платка.

Русанову становилось невыносимо. Онъ еще успокоилъ Чижикова и пошелъ домой. Дома, хозяинъ Пудъ Савичъ подалъ ему пригласительный билетъ на сговоръ, имѣющій быть у купца Полозова; невѣстой была дочь его, женихомъ — Доминовъ. Русановъ поглядѣлъ на часы, еще только восемь; ему показалось, что не ст о итъ обрекать себя на цѣлый вечеръ скукѣ; часокъ, другой, можно заняться; онъ снова принялся за Ишимовское дѣло, и голова заработала. Ему вспомнился Ишимовъ, всегда довольный собой, молодой, здоровый и такъ внезапно скошенный смертью… отъ разрыва артеріи, точно и въ самомъ дѣлѣ это была жизнь кипучая, съ бурными волненіями, съ симпатіями и ненавистью. Осталась только злостная насмѣшка, писанная вѣроятно рукою ученаго доктора: quid potui feci… И вотъ на неприбранный трупъ слетается воронье дѣлить мертвечину; это духовное завѣщаніе представлялось Русанову чудовищнымъ актомъ святотатства, оскорблявшимъ подложными печатями таинственную печать смерти; а тутъ еще семейство тружениковъ, которое хотятъ ограбить….

"Въ чемъ же большее оскорбленіе величества, думалось ему, — въ глупой пѣснѣ недоучившагося мальчишки или въ этомъ самоувѣренномъ по титулѣ прошеніи?"

Въ домѣ Полозова еще съ утра поднялась возня. Въ парадныхъ комнатахъ натирали полы, горничныя снимали чехлы съ мебели; кучеръ, стоя на подставной лѣстницѣ, обжигалъ свѣчи въ огромной хрустальной люстрѣ.

— Что это у васъ нонѣ? спрашивали полотеры:- кажись у васъ эвти покои разъ въ годъ отворяются?

— Хозяинъ, чу! дочку выдаетъ, говорили горничныя, развѣшивая по стѣнамъ салопы и платья; по столамъ раскладывались бѣлье, подушки, шитыя одѣяла, словомъ, все приданое невѣсты. Часовъ съ семи вечера стала съѣзжаться родня. Купцы входили, крестясь на три стороны и низко кланялись хозяевамъ; многіе крестились двуперстно. Сысой Абрамычъ Полозовъ, съ самодовольною улыбкой на лоснящемся лицѣ, поглаживалъ бороду и выправлялъ медаль на красной ленточкѣ. Хозяйка, повязанная платочкомъ, чествовала гостей, сложивъ руки подъ дорогою шалью. Мущины садились въ рядъ по одной сторонѣ залы; женщины, осмотрѣвъ приданое, чинно размѣщались со другой. Въ ожиданіи жениха, тишина была несказанно….

Офиціантъ во фракѣ и бѣлыхъ перчаткахъ разносилъ чай, за нимъ ходилъ казачокъ, въ поддевкѣ, съ сухарями.

— Не обезсудьте, говорила хозяйка, кланяясь Авениру, пріѣхавшему къ Полозову по торговымъ дѣламъ: — у насъ по старинѣ….

Вышла невѣста, дѣвушка лѣтъ двадцати, необыкновенной бѣлизны и румянца, вся въ брилліантахъ, въ кольцахъ, въ браслетахъ….

Пріѣхалъ Русановъ и заговорилъ съ Авениромъ о предполагаемой покупкѣ желѣза на заводъ. Тому только того и надо было….

— Славный баринъ! молодъ еще, все больше по ученому говоритъ, а ужь деньгу любитъ, коммерцію понимаетъ, говорилъ Полозовъ, подводя къ Русанову человѣка среднихъ лѣтъ, краснощекаго съ длинными усами; тотъ низко кланялся, юлилъ и такъ и напоминалъ поговорку: "тише воды, ниже травы…."