Виктор Клюшников - Марево

Вскочила, прыгнула на диванъ, съ дивана на столъ, оттуда на комодъ и залилась звонкимъ смѣхомъ, надъ своими ли продѣлками или надъ Русановымъ, неизвѣстно. Онъ подошелъ и обнялъ ее.

— Спаси меня хоть ты! Спаси меня отъ сумашествія!

— Вотъ давно бы такъ! сказала она, спутывая ему волосы.

А дни все шли на днями. Владиміръ Ивановичъ каждый день ходилъ на службу, обѣдалъ, занимался дѣлами, и ходъ обычной жизни ничѣмъ замѣтно не нарушался. Точно также принимались въ регистратурѣ прошенія, жалобы, цѣлые томы дѣлъ сдавались въ столы, шли къ докладу. Точно также жаловалась хозяйка Русанову на дороговизну припасовъ; чаще стала заѣзжать къ нему Ниночка и болтовней отгоняла отъ него невеселыя думы.

Разъ Владиміръ Ивановичъ пришедъ въ присутствіе позднѣе обыкновеннаго. Чижикова не было. Онъ освѣдомился у писцовъ; тѣ, усмѣхаясь, сообщили, что была распеканка отъ начальства. Что между ними произошло, никто не зналъ; только Чижиковъ, не простясь ни съ кѣмъ, ушелъ домой.

Русановъ довольно вяло усѣлся за работу, какъ вдругъ одно дѣло обратило все его вниманіе; оно недавно было прислано тѣмъ присутственнымъ мѣстомъ, куда посылалось за справками. Въ заголовкѣ значилось: дѣло о духовномъ завѣщаніи помѣщика * губерніи ** уѣзда Акиндина Ишимова. Русановъ сталъ разсматривать это какъ грибъ выросшее дѣло и все болѣе приходилъ въ изумленіе. Тутъ было духовное завѣщаніе на благопріобрѣтенную часть имѣнія, составленное въ пользу его управляющаго Квитницкаго, представленное при прошеніи о вводѣ его во владѣніе. Русановъ взглянулъ на помѣтки, — оно было составлено недѣли двѣ спустя послѣ дня рожденія Инны. Начиналось оно обычными словами: "Находясь въ полной памяти и здравомъ разсудкѣ, и чувствуя приближеніе кончины…" Эпиграфомъ стояло: quid potui feci, faciant meliora potentes. Свидѣтелями подписались, между прочимъ, несостоятельный помѣщикъ, докторъ и отставной поручикъ. Затѣмъ въ объяснительныхъ рапортахъ нижнихъ инстанцій описывалось слѣдствіе, изъ коего оказывалось, что смерть Ишимова произошла отъ разрыва въ груди артеріи; медицинское свидѣтельство было за подписью того же доктора. Русановъ чутьемъ юриста угадывалъ, что дѣло не совсѣмъ чистое.

Онъ взялъ его домой, и вечеромъ отправился къ Чижиковымъ. Въ маленькой гостиной было темно, только полный мѣсяцъ положилъ на полъ свѣтлые блики оконъ: въ комнатѣ кто-то тихо всхлипывалъ.

— Кто тамъ? послышался голосъ Чижикова.

Русановъ насилу разглядѣлъ хозяевъ; они сидѣли рядкомъ на диванѣ; Катенька плакала.

— Что это вы? сказалъ Русановъ.

— Ахъ, Владиміръ Ивановичъ, васъ Богъ послалъ! Вы хороши съ Доминовымъ! Митѣ велѣно въ отставку подавать…

— Осерчалъ вдругъ ни съ того, ни съ сего, говорилъ Чижиковъ. — Я, говоритъ, съ кляузниками служить не желаю… Это про Ишимовское дѣло, изводили слышать?…

— Да, я о немъ-то и пришелъ говорить. дѣло нечистое…

— Помилуйте! Чистое, святое дѣло!

— То-есть съ вашей стороны…

— Разумѣется, духовное завѣщаніе подложно…

— Какъ же это было?

— Тутъ, изводите видѣть, такая машина подведена, что и самъ чортъ концовъ не сыщетъ. Въ день его смерти управляющій увѣдомилъ свидѣтелей; тутъ они наѣхали съ докторомъ и, вѣроятно, тутъ же и состряпали завѣщаніе-то. Какъ онъ хандрилъ послѣднее время, такъ управляющій почти что и не отходилъ отъ него… А послѣ ужъ судебный слѣдователь съ понятыми…

— Но, послушайте, завѣщаніе помѣчено двумя днями раньше смерти…

— Да онъ всю недѣлю гостилъ у Бобырца, пилъ безъ просыпу, да въ отъѣзжемъ полѣ гарцовалъ. Ѳедька доѣзжачій видѣлъ, какъ онъ и съ лошади-то слетѣлъ головой въ пень; подбѣжалъ къ нему, а тотъ только бормочетъ: ату его! ату его! Да тутъ Богу душу и отдалъ… Домой-то ужъ мертваго привезли, а людямъ сказали, что пьяный…

— Да вы почему знаете?

— А у Катеньки тамъ кормилица изъ прежнихъ дворовыхъ, старушка, она къ вамъ и прибѣжала: Ѳедосьевна, а Ѳедосьевна!

Чижиковъ зажегъ свѣчку, въ комнату вошла сгорбленная старуха, мать столяра; теперь она ходила въ чепцѣ и платкѣ, и лицо еще больше сморщилось; она все перебирала губами и моргала желтыми глазками.

— Садись-ка, разскажи барину, какъ тебя тамъ допрашивали?

— Допрашивали, кормилецъ, допрашивали, говорила старуха разбитымъ голосомъ, покачивая головой. — Это генералъ, что ли, молодой, да сердитый такой! Затаскаемъ тебя, говоритъ, совсѣмъ затаскаемъ…

— Ну, а ты что?

— Что жь я? Куда мнѣ на старости лѣтъ! Вся ваша воля, говорю, знать не знаю, вѣдать не вѣдаю… Ну, такъ и писали все что-то… А это управляющій-то, жидовъ сынъ, посмѣивается, таково бойко отвѣчаетъ: еще кой-кого изъ дворовыхъ допрашивали… Гдѣ мнѣ? Не могу говорить, а вотъ передъ истиннымъ свѣтомъ видѣла, сама видѣла, какъ его, соколика-то моего, съ охоты привезли…