Павел Лемберский: Операция 'Бассейн с подогревом'

Во время болезни ко мне приходил Севка - слушать музыку, делиться сплетнями, но, в основном, отговаривать уезжать. Его мама, арфистка тетя Стелла пела ту же, примерно, песенку, но в несколько иной аранжировке. "Чем ты там их будешь брать, Витя?" - встречала она меня в дверях одним и тем же вопросом, когда я забегал к ним за Севкой. Кого "их", и куда их надо было брать - я четко не понимал, но уточнять не хотел - дома мне советовали ни с кем, даже с близкими, ни в какие споры, связанные с предстоящим отъездом, не вступать. А Севка - тот прямо говорил, что мне там будет хуже, чем самому последнему негру. И хотя по рассказам дедушки, неграм там было не так уж плохо, но опять-таки на политические темы я старался не говорить, даже со своим лучшем другом Севкой. И уж разумеется в том, что к идее переезда я был безразличен, я бы не признался ему ни за какие коврижки. Наоборот, на людях мой энтузиазм не знал границ. Вполне возможно, что Севка догадывался о двойственности моей позиции и своими доводами старался вызвать меня на откровенность или, по крайней мере, уличить в неискренности. А может быть, ему просто было жаль терять друга, и потому вплоть до самого нашего отъезда он не прекращал меня обрабатывать. Хорошо, что дедушка Эмма не был свидетелем этих Севкиных выступлений, а то Севке точно не поздоровилось бы. Подобные разговоры, по мнению дедушки, ослабляли боевой дух, столь необходимый нашей семье для успешного осуществления операции "Бассейн с подогревом" (или "БСП") - такое кодовое название мы дали нашему предстоящему перемещению на Запад. Тем более, дедушка не потерпел бы подобных разговоров от Севки. Севку дедушка почему-то считал наркоманом и развратным типом, оказывающим на меня плохое влияние. Первое было явным заблуждением - Севки и сигарет почти никогда в рот не брал, не то что дури. Что касается разврата, то и тут дедушка был далек от истины; конечно, если не считать того случая, когда Севкин двоюродный брат, вернувшись из армии, затащил его к одной продажной женщине, она жила на Садовой, и угостил ею. Но разве это разврат? Это скорее ритуал посвящения в таинства любви, а не разврат. Поначалу Севка у нее в гостях жутко растерялся, но когда та, повернувшись к нему спиной, показала на пальцах что куда, он довольно быстро освоился - способный был и давай вовсю проказничать. Очень Севке у нее понравилось в тот вечер, и на женщин с тех пор стал глядеть он с новым каким-то пониманием.

- Послушай меня, дурака, - говорил Севка, развалясь у меня дома на диване. - Не надо тебе никуда ехать, Витечка.

- Чего это? - спрашивал я.

- А того, - отвечал мой друг. - Сдается мне, там эмигранту еще хуже, чем тут еврею.

- Ты поясни, а то непонятно говоришь, - просил я.

- Язык, - отвечал он и, выдержав эффектную паузу, добавлял: - Знаешь, зачем он?

- Чтоб общаться?

- Садись, два, - говорил мой друг. - Чтоб мозги полоскать, глупенький. Чтоб никто не знал, кто ты, что ты, и что у тебя внутри происходит. Ты ведь у нас отнюдь не дурак попиздеть, Витечка. Так мозги заполощешь, хрен у тебя что поймешь. Включая национальную принадлежность.

- Ну и что из этого?

- А то из этого, - отвечал он покровительственным тоном, - что только ты там рот раскроешь, только ползвука издашь, как тебе сразу: вы откуда? давно тут? и как вам у нас нравится? Вот и подумай: приятно так всю жизнь провисеть эдаким жуком на булавке, а под тобой наклейка - "Род: чужой. Вид: не отсюда"?

- Сева, - говорил я чуть торжественно (ему покровительственно можно, а мне торжественно - нельзя, что ли?), - чтоб ты знал, Сева: Америка - страна эмигрантов.

- Витя, - отвечал Сева мне в тон, - чтоб ты знал, Витя: Япония - страна восходящего солнца.

- Опять непонятно, - разводил руками я.

- Объясняю, - охотно отзывался Сева, и, действительно, объяснял, но, если мне не изменяет память, довольно невнятно.

Мы с Севкой дружили с пятого класса: вместе прогуливали контрольные по геометрии, вместе балдели на "Сержанте", чуть повзрослев, вместе шлялись по бульвару, наперебой цитируя Мандельштама прыщавым курортницам, а еще у нас была вот какая "феня": чуть ли не с тринадцати лет мы регулярно обменивались друг с другом сновидениями. "Папа вчера скончался", - сообщал мой друг жизнерадостно. "Что-нибудь серьезное?" - справлялся я. "Ничего особенного: роды", - отвечал он голосом работника морга. "Физичку обоссал пучком нейтрино, - делился я с ним. - Что ты думаешь: с этой падлы как с гуся вода". Ну и так далее. Причем, особым шиком у нас с Севкой считалось, во-первых, не предварять эти фразы словами "мне снилось, что", а во-вторых, вести наши беседы как можно громче и по возможности в переполненном общественном транспорте, что, естественно, не могло не вызывать у висящих рядом с нами пассажиров известного недоумения, от которого до раздражения особенно в час пик - было рукой подать.