- Я не говорю, что не я хочу.
- А что ты говоришь?
- Я говорю, что мне и здесь неплохо. В стране Советов.
- Что же тебе тут так хорошо?
- А что мне так плохо?
- Это пока тебе хорошо, а вот подожди, скоро институт, поглядим, что ты тогда запоешь. Как ты туда попадешь без блата - ты об этом подумал?
- Дед, ты сам подумай, как я могу туда попасть без блата, когда ты в приятельских отношениях с половиной ректората?
- Именно! А в Америке блат не нужен. Там все равны и у каждого есть шанс.
- Шанс на что?
- На все. На все, что хочешь.
- Но всего один, так?
- Не понял.
- Один шанс, и вдруг, ты его упустил. Что тогда? Прыгать вниз с небоскреба?
- Нет. Пробовать еще раз.
- Но тот шанс ты уже упустил.
- А у нас тут что?
- А у нас ничего. Шансов нет. Ни на что. И я это понимаю. Нет шансов. Но и расстройства меньше: терять нечего.
- Ну и сиди себе здесь. Оболтус. Я тебя за уши не тяну никуда.
- Дед, я не против Америки.
- Так что же ты выступаешь?
- Но и не за.
- А что?
- А ничего. Мне все равно.
- Что все равно?
- Все равно, где жить.
- Я такого еще не видел, - возмущался дед, багровея. - Молодой парень, чтоб так упрямился.
- Я не упрямлюсь Я говорю: мне все равно.
- А мне НЕ все равно! - дед был уже на полном взводе.
Вообще, в разговоре с дедушкой я не совсем точно формулировал свою позицию. Мне было не столько безразлично, где жить, сколько я не был уверен: безразлично мне, где жить или не безразлично. Точнее, мне не хотелось делать выбор. Хуже выбора для меня процедуры не существует. Очень болезненный для меня этот процесс. Всегда боюсь - выберу, а вдруг то, что не выбрал, окажется лучше. Вдруг то, что могло произойти, окажется интересней того, что происходит. Ведь только время покажет, что лучше. И то не всегда. Короче, выбор для меня - хуже смерти. И я его стараюсь избегать.
- А мне не все равно, где ты будешь жить! - орал багровый дед Эмма. - И если тебе это все равно, то ты у меня будешь жить в Америке! Потому что мне это далеко не безразлично!
Мама время от времени перебивала этот бой быков замечаниями типа: "У него есть отец, пусть он и решает", или "Прекратить агитацию населения!": или "Тише - соседи. Вы еще сделаете нам хорошие неприятности с вашей Америкой вместе", но дед не обращал на нее никакого внимания. На следующий день, несмотря на дедушкины обещания к разговорам об отъезде не возвращаться, тема эта была затронута вновь, на сей раз в присутствии папы, позиция которого с самого начал была колеблющейся. Мама по-прежнему принимала дедушкины аргументы в штыки; я же решил отмалчиваться, чтобы не выводить старика из себя.
Однако уже через две-три недели чуть ли не ежевечерних дискуссий даже неискушенный наблюдатель (дедушкина вторая жена) мог легко заметить, что дедушкин натиск не проходит для мамы бесследно. Во-первых, мама уже возражала не на каждое дедушкино слово, а только на через одно, что для нее было весьма нехарактерно, а во-вторых, ее почему-то стали интересовать чисто технические подробности устройства бассейнов с подогревом, как например, способы контроля температуры в холодную погоду, зависимость температуры воды от общего веса купающихся и т. д., а может быть, она просто хотела таким образом переменить тему разговора. Что касается папы, то амплитуда его колебаний в ходе дискуссий все увеличивалась, и если поначалу он, казалось, был полностью на стороне дедушки, то вскоре маме каким-то хитрым маневром удалось переманить его на свою сторону, а затем, целых пять дней папа придерживался нейтралитета, после чего он снова попал под дедушкину идеологическую атаку и втихомолку бежал в дедушкин лагерь, где и оставался вплоть до семейного совета.
На семейном совете, проходившем в конспиративных целях под выкрики "Шайбу! Шайбу!", доносившиеся из недр телевизора "Рубин", большинством голосов (дедушка и папа - "за", мама и я - "воздержались", дедушкина вторая жена - "против": ее поташнивало в самолетах) мы приняли решение ехать в Америку, а в конце зимы подали документы на выезд. Причем, папа на голосовании предпринял было робкую попытку саботажа - не исключено, что за ночь до голосования он снова подвергся маминой обработке, но когда на его провокационный вопрос: "А что я буду делать в этой твоей Америке?", дедушка задал ему встречный вопрос: "А что ты делаешь тут?" и не получил удовлетворительного ответа, исход голосования был предрешен.
4. МОЙ ДРУГ СЕВКА
В шестнадцать я часто болел. Насморк, кашель, менингит, воспаление среднего уха, ангина. Заболел, выздоровел, снова заболел, опять выздоровел. Весь десятый класс видится старой историей болезни с подтеками канцелярского клея и черно-белыми иллюстрациями рентгеновских снимков. А вот мое легкое той зимой. Где вы видите опухоль? Не выдумывайте. Это химиката пятнышко.
Читать дальше