Николай Лесков - Обман

Вы ему говорите, что его услуги вам не годятся, потому что сердце ваше уязвлено, например, такою-то или такою-то дамою, которую вы видели, например скажете, в таком-то или таком-то доме под шёлковым шатром на балконе. А жид вам отвечает: "мозно".

Поневоле окрик дашь:

- Что такое "мозно"!?

Отвечает, что с этою дамою можно иметь компанию, и сейчас же предлагает, куда надо выехать за город, в какую кофейню, куда и она приедет туда с вами кофе пить. Сначала думали - это враньё, но нет-с, не вранье. Ну, с нашей мужской стороны, разумеется, препятствий нет, все мы уже что-нибудь присмотрели и причуяли и все готовы вместе с какою-нибудь куконою за город кофе пить.

Я тоже сказал про одну кукону, которую видел на балконе. Очень красивая. Жид сказал, что она богатая и всего один год замужем,

Что-то уж, знаете, очень хорошо показалось, так что даже и плохо верится. Переспросил еще раз, и опять то же самое слышу: богатая, год замужем и кофе с нею пить можно.

- Не врешь ли ты? - говорю жиду.

- Зачем врать? - отвечает, - я всё честно сделаю: вы сидите сегодня вечером дома, а как только смеркнется к вам придёт её няня.

- А мне на какой чёрт нужна её няня?

- Иначе нельзя. Это здесь такой порядок.

- Ну, если такой порядок, то делать нечего, в чужой монастырь с своим уставом не ходят. Хорошо; скажи её няне, что я буду сидеть дома и буду её дожидаться,

- И огня, - говорит, - у себя не зажигайте.

- Это зачем?

- А чтобы думали, что вас дома нет

Пожал плечами и на это согласился.

- Хорошо, - говорю, - не зажгу.

В заключение жид с меня за свои услуги червонец потребовал.

- Как, - говорю, - червонец! Ничего ещё не видя, да уж и червонец! Это жирно будет.

Но он, шельма этакий, должно быть, травленый.

Улыбается и говорит:

- Нет; уж после того как увидите - поздно будет получать. Военные, говорят, тогда не того...

- Ну, - говорю, - про военных ты не смей рассуждать, - это не твоё дело, а то я разобью тебе морду и рыло и скажу, что оно так и было.

А впрочем дал ему злата и проклял его и верного позвал раба своего.

Дал денщику двугривенный и говорю:

- Ступай куда знаешь и нарежься как сапожник, только чтобы вечером тебя дома не было.

Всё, замечайте, прибавляется расход к расходу. Совсем не то, что васильки рвать. Да, может быть, ещё и няньку надо позолотить.

Наступил вечер; товарищи все разошлись по кофейням. Там тоже девицы служат и есть довольно любопытные, - а я притворился, солгал товарищам, будто зубы болят и будто мне надо пойти в лазарет к фельдшеру каких-нибудь зубных капель взять, или совсем пускай зуб выдернет. Обежал поскорей квартал да к себе в квартиру, - нырнул незаметно; двери отпер и сел без огня при окошечке. Сижу как дурак, дожидаюсь: пульс колотится и в ушах стучит. А у самого уже и сомнение закралось, думаю: не обманул ли меня жид, не наговорил ли он мне про эту няньку, чтобы только червонец себе схватить... И теперь где-нибудь другим жидам хвалится, как он офицера надул, и все помирают, хохочут. И в самом деле, с какой стати тут няня и что ей у меня делать?.. Преглупое положение, так что я уже решил: ещё подожду, пока сто сосчитаю, и уйду к товарищам.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Вдруг, я и полсотни не сосчитал, раздался тихонечко стук в двери и что-то такое вползает, - шуршит этаким чем-то твёрдым. Тогда у них шалоновые мантоны носили, длинные, а шалон шуршит.

Без свечи-то темно у меня так, что ничего ясно не рассмотришь, что это за кукуруза.

Только от уличного фонаря чуть-чуть видно, что гостья моя, должно быть, уже очень большая старушенция. И однако, и эта с предосторожностями, так что на лице у нее вуаль.

Вошла и шепчет:

- Где ты?

Я отвечаю:

- Не бойся, говори громко: никого нет, а я дожидаюсь, как сказано. Говори, когда же твоя кукона поедет кофе пить?

- Это, - говорит, - от тебя зависит.

И всё шепотом.

- Да я, - говорю, - всегда готов.

- Хорошо. Что же ты мне велишь ей передать?

- Передай, мол, что я ею поражён, влюблён, страдаю, и когда ей угодно, я тогда и явлюсь, хотя, например, завтра вечером.

- Хорошо, завтра она может приехать.

Кажется, ведь надо бы ей после этого уходить, - не так ли? Но она стоит-с!

- Чего-с!

Надо, видно, проститься ещё с одним червонцем. Себе бы он очень пригодился, но уж нечего делать - хочу ей червонец подать, как она вдруг спрашивает:

- Согласен ли я сейчас с нею послать куконе триста червонцев?

- Что-о-о тако-о-ое?

Она преспокойно повторяет "триста червонцев", и начинает мне шептать, что муж её куконы хотя и очень богат, но что он ей не верен и проживает деньги с итальянскою графинею, а кукона совсем им оставлена и даже должна на свой счёт весь гардероб из Парижа выписывать, потому что не хочет хуже других быть...