Николай Лесков - Отборное зерно

Дворянин выслушал и говорит:

- Понимаю. Это ты, верно, хочешь ещё у меня купить такой же редкой пшеницы.

- Да, - отвечал купец, - теперь уж надо продолжать, потому что никаким другим манером нам себя соблюсти невозможно. А к тому, нельзя всё только о себе думать, - надо тоже дать и бедному народишку что-нибудь заработать.

Барин это о народушке пустил мимо ушей и спрашивает:

- А какое количество зерна ты у меня ещё купить желаешь?

- Да я теперь много куплю... Мне так надо, чтобы целую барку одним этим добрым зерном нагрузить.

- Гм! Так, так! Ты верно хочешь её особенно бережно везти?

- Вот это и есть.

- Ага! понимаю. Я очень рад, очень рад и могу служить.

- Документальное удостоверение нужно, что на целую барку зерна нагружаю.

- Само собою разумеется. Разве можно в нашем краю без документа?

- А какая цена? сколько возьмёшь за эту добавочную покупку?

- Возьму не дороже, как за мёртвые души.

Купец не понял, в чём дело, и перекрестился.

- Какие такие мёртвые души? Что тебе про них вздумалось! Им гнить, а нам жить. Мы про живое говорим: сказывай, сколько возьмешь, чтобы несуществующее продать?

- В одно слово?

- В одно слово.

- По два рубля за куль.

- Вот те и раз!

- Это недорого.

- Нет, ты по-божьему - получи по полтине за куль.

Дворянин сделал удивленное лицо.

- Как это - по полтине за куль пшеницы-то!

А тот его обрезонивает:

- Ну какая, - говорит, - это пшеница!

- Да уж об этом не будем спорить - такая она или сякая, однако ты за неё с кого-нибудь настоящие деньги слупишь.

- Это ещё как бог даст.

- Да уж тебе-то бог непременно даст. К вам, к купцам, я ведь и не знаю за что, - бог ужасно милостив. Даже, ей-богу, завидно.

- А ты не завидуй, - зависть грех.

- Нет, да зачем это все деньги должны к вам плыть? Вам с деньгами-то хорошо.

- Да, мы припадаем и молимся, - и ты молись: кто молится, тому бог даёт хорошо.

- Конечно, так, но вам тоже и есть чем - вы много жертвуете на храмы.

- И это.

- Ну, вот то-то и есть. А ты мне дай цену подороже, так тогда и я от себя пожертвую.

Купец рассмеялся.

- Ты, - говорит, - плут.

А тот отвечает:

- Да и ты тут.

- Нет, взаправду, вот что: так как я вижу, что ты знаешь писание и хочешь сам к вере придержаться, то я тебе дам по гривеннику на куль больше, чем располагал. Получай по шесть гривен, и о том, что мы сделали, никто знать не будет.

А барин отвечает:

- Хорошо, но ещё лучше ты мне дай по рублю за куль и потом, если хочешь, всем об этом рассказывай.

Купец посмотрел на него, и оба враз рассмеялись.

- Ну, - говорит купец, - скажу я тебе, барин, что плутее тебя даже в самом нижнем звании редко подыскать.

А тот, не смутясь, отвечает:

- Нельзя, братец, в нашем веке иначе: теперь у нас благородство есть, а нет крестьян, которые наше благородство оберегали, а во-вторых, нынче и мода такая, чтобы русской простонародности подражать.

Купец не стал больше торговаться.

- Нечего, видно, с тобою говорить - ты чищеный, - крестись перед образом и по рукам.

Барин согласен молиться, но только деньги вперед требует и местечко на столе ударяет, где их перед ним положить желательно.

Купец о то самое место деньги и выклал.

- Ладно, мол, вели, только скорее, чем попало новое кульё набивать, - я хочу, чтобы при мне вся погрузка была готова и караван отплыл.

Нагрузили барку кулями, в которых чёрт знает какой дряни набили под видом драгоценной пшеницы; застраховал всё это купец в самой дорогой цене, отслужили молебен с водосвятием, покормили православный народушко пирогами с лёгким и с сердцем и отправили судно в ход. Барки поплыли своим путем, а купец, время не тратя, с барином подвёл окончательные счёты по-божьему, взял бумаги и полетел своим путем в Питер и прямо на Аглицкую набережную к толстому англичанину, которому раньше запродажу совершил по тому дивному образцу, который на выставке был.

"Зерно, - говорит, - отправлено в ход, и вот документы и страховка; прошу теперь мне отдать, что следует, на такое-то количество, вторую часть получения".

Англичанин посмотрел документы и сдал их в контору, а из несгораемого шкафа вынул деньги и заплатил.

Купец завязал их в платок и ушёл.

Тут фальцет перебил рассказчика словами:

- Вы какие-то страсти говорите.

- Я говорю вам то, что в действительности было.

- Ну так значит, этот купец, взявши у англичанина деньги, бежал, что ли, с ними за границу?

- Вовсе не бежал. Чего истинный русский человек побежит за границу? Это не в его правилах, да он и никакого другого языка, кроме русского, не знает. Никуда он не бежал.