Николай Лесков: Жидовская кувырколлегия

Лесков Николай Семенович

Жидовская кувырколлегия

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Дело было на святках после больших еврейских погромов. События эти служили повсеместно темою для живых и иногда очень странных разговоров на одну и ту же тему: как нам быть с евреями? Куда их выпроводить, или кому подарить, или самим их на свой лад переделать? Были охотники и дарить, и выпроваживать, но самые практические из собеседников встречали в обоих этих случаях неудобство и более склонялись к тому, что лучше евреев приспособить к своим домашним надобностям - по преимуществу изнурительным, которые вели бы род их на убыль.

- Но это вы, господа, задумываете что-то вроде "египетской работы", молвил некто из собеседников... - Будет ли это современно?

- На современность нам смотреть нечего, - отвечал другой: - мы живём вне современности, но евреи прескверные строители, а наши инженеры и без того гадко строят. А вот война... военное дело тоже убыточно, и чем нам лить на полях битвы русскую кровь, гораздо бы лучше поливать землю кровью жидовскою.

С этим согласились многие, но только послышались возражения, что евреи ничего не стоят как воины, что они - трусы и им совсем чужды отвага и храбрость.

А тут сидел один из заслуженных военных, который заметил, что и храбрость, и отвагу в сердца жидов можно влить.

Все засмеялись, и кто-то заметил, что это до сих пор ещё никому не удавалось.

Военный возразил:

- Напротив, удавалось, и притом с самым блестящим результатом.

- Когда же это и где?

- А это целая история, о которой я слышал от очень верного человека.

Мы попросили рассказать, и тот начал.

- В Киеве, в сороковых годах, жил некто полковник Стадников. Его многие знали в местном высшем круге, образовавшемся из чиновного населения, и в среде настоящего киевского аристократизма, каковым следует, без сомнения, признавать "киевских старожилых мещан". Эти хранили тогда ещё воспоминания о своих магдебургских правах и своих предках, выезжавших, в силу тех прав, на днепровскую Иордань верхом на конях и с рушницами, которые они, по команде, то вскидывали на плечо, то опускали "товстым кинцем до чобота!" Захудалые потомки этой настоящей киевской знати именовали Стадникова "Штаниковым"; так, вероятно, на их вкус выходило больше "по-московски" или, просто, так было легче для их мягкого и нежного произношения.

Стадников пользовался в городе хорошею репутациею и добрым расположением; он был отличный стрелок и, как настоящий охотник, сам не ел дичи, а всегда её раздаривал. Поэтому известная доля общества была даже заинтересована в его охотничьих успехах. Кроме того, полковник был, что называется, "приятный собеседник". Он уже довольно прожил на своём веку; честно служил и храбро сражался; много видел умного и глупого и при случае умел рассказать занимательную историйку.

В рассказах Стадников всегда держался короткого, так сказать, лапидарного стиля, в котором прославился король баварский, но наивысшего совершенства, по моему мнению, достиг Степан Александрович Хрулёв.

Стадников, впрочем, и с вида был похож на Хрулёва, да имел и некоторые другие, сходные с ним, черты. Так, он, например, подобно Хрулёву, мог играть в карты без сна и без отдыха по целой неделе. Соперников по этой выносливости у него во всем Киеве не было ни одного, но были только два, достойные его сил, партнёра. Один из них был просто иерей, а другой протоиерей. Первого из них звали Евфимием, а другого - Василием. Оба они были люди предобрые и пользовались в городе большою известностью, а притом обладали как замечательными силами физическими, так и дарами духовными. Но при всём том полковник далеко превосходил их в выносливости и однажды до того их спутал, что отец протоиереи, перейдя от карточного стола к совершению утреннего служения, не вовремя позабылся и, вместо положенного возгласа: "яко твоё царство", - возгласил причетнику: "пасс!"

Впрочем, в доброй компании, которая состояла из этих трёх милых людей, не только делали, что играли: случалось, что они иногда отрывались от карт для других занятий, например, закусывали и кое о чём говорили. Рассказывал, впрочем, по преимуществу, более один Стадников и, как некоторые примечали, он, будто бы, как рассказчик, не очень строго держался сухой правды, а немного "расцвечал" свои повествования, или, как по-охотницки говорится, немножко привирал, но ведь без этого и невозможно.