Виктор Левашов - Придурки или Урок драматического искусства

красивые женщины мечтают попасть к вам в домработницы. А

для души - театр. И не какая-нибудь самодеятельность

профессионалы. Чем же так наболела ваша душа?

СПИВАК. Лариса Юрьевна, здесь нет "гражданина начальни

ка". Есть товарищи по искусству.

ШКОЛЬНИКОВ. Мне кажется, я не давал вам повода говорить

обо мне... так.

ФРОЛОВА. Я и пытаюсь помочь товарищу по искусству. Про

фессионал еще может питаться чужим опытом. Любитель

никогда. (Школьникову.) Я только это имела в виду.

ШКОЛЬНИКОВ. Можно это сцену еще раз? С реплики Кручини

ной.

СПИВАК. Серафима Андреевна, вы можете работать?

ЗЮКИНА. Да, могу.

ШКОЛЬНИКОВ. Если можно - пусть Лариса Юрьевна.

СПИВАК. Что ж...

ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. "Говорите, говорите все, что вы

чувствуете".

ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ (с нарастающим озлоблением).

"Да-с, я говорить буду. Вот вы и жалуетесь, уж вам и больно.

Но ведь вы знали и другие ощущения; вам бывало и сладко, и

приятно; отчего ж, для разнообразия, и не испытать и боль! А

представьте себе человека, который со дня рождения не знал

другого ощущения, кроме боли, которому всегда и везде боль

но... Одного только я прошу у людей; чтоб меня оставили в

покое, чтоб забыли о моем существовании!"

ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. "Я не знала этого".

ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Ну, так знайте и не расточайте

своих благодеяний так щедро! Вы хотели избавить меня от пу

тешествия по этапу? Для чего вам это? Вы думаете, что оказа

ли мне услугу? Нисколько. Мне эта прогулка давно знакома;

меня этим не удивишь! Я уж ходил по этапу чуть не ребенком и

без всякой вины с моей стороны".

БОНДАРЬ-ШМАГА. "За бесписьменность, ксивы не было".

СПИВАК. Виду! "Ксивы". Мы же только что об этом говори

ли!

БОНДАРЬ. Не поймут.

СПИВАК. Поймут. Человек человеческий язык всегда пой

мет. Впрочем, скотский, если постараться, тоже. Еще раз.

ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Я уж ходил по этапу чуть не ре

бенком и без всякой вины с моей стороны".

БОНДАРЬ-ШМАГА. "За бесписьменность, виду не было.

Ярлычок-то забыл прихватить, как его по имени звать, по

отчеству величать, как по чину место дать во пиру, во беседе".

ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Вот видите! И он глумится надо

мной! И он вправе; я ничто, я меньше всякой величины!.."

Пауза.

СПИВАК. По-моему, хорошо. Лариса Юрьевна?

ФРОЛОВА. Другое дело.

СПИВАК (Школьникову). Запомните это состояние.

БОНДАРЬ. Перекурить бы, Ефим Григорьевич.

СПИВАК. Перерыв. Всем можно переодеться. Захватите мой

балахон. (Отдает балахон Жуку.)

Бондарь, Жук, Школьников и Зюкина проходят в гримубор

ную, берут свою одежду. Бондарь и Жук скрываются за

кулисами.

ЗЮКИНА (Школьникову). А вы, оказывается, изменщик, Петр

Федорович! Не захотели со мной играть? Вот уж верно

Аннушка говорит: "Мужчины-то нынче сначала очень

завлекательны, а потом часто бывают и очень обманчивы".

ШКОЛЬНИКОВ. Нам с вами, Серафима Андреевна, надо бы

здесь уши прижать, и только сидеть тихонько и смотреть и

слушать. И спасибо говорить, что не гонят.

ЗЮКИНА. А это еще почему?

ШКОЛЬНИКОВ. Не понимаете? Ну, поймете. (Вместе с Зюки

ной уходит за кулисы.)

Дождавшись, когда гримерка опустеет, Фролова подходит к

печке, извлекает из-под хлама начатую банку тушенки и начи

нает есть, тщательно выбирая пальцем и хлебом содержимое

банки. Появляется СПИВАК. Фролова не замечает его. Спивак

молча смотрит, как она ест, затем тихо уходит на сцену.

В гримуборную, переодевшись, возвращаются участники

спектакля. Фролова быстро прячет банку. ШКОЛЬНИКОВ, не за

держиваясь, проходит на сцену. ЖУК останавливает БОНДАРЯ.

ЖУК. Слышь, Иван Тихоныч, я усе понимаю. Одного не по

нимаю. Почему ты японский шпион? Ладно бы немецкий или

румынский.

БОНДАРЬ. Да сначала так и хотели. А потом следователь

прикинул: больно много получается у нас немецких шпионов.

Органы, выходит, прошляпили? А на румынских еще моды не

было. Так и решили: пусть буду японским, перед войной я как

раз в театре во Владивостоке работал.

ЖУК. Вон оно что! Тогда понятно.

Бондарь одаряет всех папиросами. Конвойный с досадой

вертит в руках пустой портсигар.

ЗЮКИНА (дает ему взятую у Бондаря папиросу). На, зем

ляк, закури. И помни нашу доброту.

БОНДАРЬ. А в другой раз запасайся "Казбеком".

КОНВОЙНЫЙ (задохнувшись от возмущения). "Казбеком"?! А

дерьма сушеного не жалаешь?

ЗЮКИНА. Будешь грубить, пойдешь курить на мороз.