- М-мммммми... - она встала между ними, переводя взгляд с одного на другого. Она опять стала улыбаться, как дурочка, в такой момент, рукой она стала ловить свою улыбку на лице, но никак не могла правильно попасть, чтобы зажать себе рот, а попадала то в щеку, то в лоб худой холодной рукой.
- Ты, - сказал Миша наконец, кое-как
подобрав выражения, - в школьном платье и он - старый!.. - Все, он больше ничего не мог произнести.
- Ну что? - спросил деловито холодно-оскорбленный фотограф. - Выгнать его что ли?
- Нет... - сказала Рита, а почему она не сказала "да"? Она и сама не смогла бы объяснить. Она просто что-то произносила.
- Ну так ты что, будешь с ним разговаривать? - спросил он у нее язвительно, продолжая оставаться обиженным,
- Да. Я поговорю с ним, - отозвалась она. Он удивленно посмотрел на нее и гордо отошел в сторону, потом быстро пошел к себе а квартиру и стал поспешно одеваться, чтобы не быть больше в этом смешном халате и с голыми ногами - это-то он понял.
Миша смотрел все время в глаза, взгляд у него сделался умоляющим, он смотрел на Ритино безжизненное, "раздавленное" лицо. Он жалел его, и ненависть его куда-то ушла. Он сказал:
- Поехали отсюда. Что тебе здесь делать?
- Да, действительно... - машинально сказала она, ей было смертельно стыдно. Ее уже не существовало - ее словно убили, уличили, и у нее уже не могло вообще быть чести и гордости - так она ощущала себя в эту минуту. Она опять улыбнулась. Он поразился этой ее дикой жалкой улыбке.
- Поехали, - сказал он, и она вдруг ответила:
- Нет.
- Как нет?..
- Нет, - сказала она. На самом деле ей казалось, что теперь, с этой минуты она не может делать еще кого-то несчастным, что уходить не надо, что уходить теперь бессмысленно. Она предала. Зачем нужны продолжения? Ей было очень больно внутри души, но из-за такого решения ей делалось совсем безнадежно плохо. Она не поднимала лица своего.
- Ну хочешь, я встану на колени, - спросил он, отчаявшись. Он встал на колени. Стоя на коленях в полуметре от нее, он не приближался к ней, и ей показалось, будто он теперь вообще брезгует прикасаться и трогать ее. Она зажала одной рукой глаза и сказала:
- Нет. Нет. Нет. Нет. - Уже более холодным голосом.
Это был совсем безнадежный отказ. Он понимал это по голосу, но он отказывался учитывать это свое понимание "от ума". Он тогда схватил ее за локоть и потащил куда-то вбок, на себя - на самом деле он хотел вывести ее на улицу. Она не вырывалась, она была как ватная, слабая, как истощенная. Она только скрывала свое пристыженное и трагическое лицо предательницы с белыми губами.
Один белый воротничок на платье у нее из-за поспешности был завернут внутрь. Миша отвернулся от такой детали. Он потащил ее вниз, по ступенькам, оставив открытой дверь в квартиру фотографа. Он вывел ее на улицу, посадил на скамейку, поцеловал и сказал "сейчас найду такси". Она отчужденно сидела, как будто это не она была провинившаяся, а кто-то другой ее сильно оскорбил, почти убил. Она тупо смотрела, как он стоит, ежесекундно оглядываясь на нее, и ловит машину. Наконец поймал одну. Он распахнул в ней дверцу на заднее сиденье, опять подошел, взял ее, как бессильную старушку, за локоть, повел, стал помогать зайти в машину, но Рите все никак почему-то не заходилось. То нога не поднималась, то спина все никак не сгибалась, она обернулась и сказала ему:
- Нет, нет, я уже не поеду... - Она вдруг сделалась сильной, и насмешка у нее стала осмысленно уничтожающей и жестокой. На самом деле она относилась не к нему, а к ней - она, получалось, так судила только единственно себя, но не его.
- Пойду, уже много времени мы здесь... - сказала она.
Машина чуть тронулась и проехала сантиметров на двадцать вперед с открытой дверцой. И шофер стал кричать что-то...
Из ирреальности, которую Рита ощущала с того самого звонка, и еще когда она стояла в темном коридоре, ожидая его прихода, и еще когда она безумно улыбалась, рассматривая лица соперников, - вот из этой ирреальности жизнь возвращалась к ней своей реальностью. Но эта реальность была серого цвета, с запахом улицы и бензина и беспокойства, с умоляющими взглядами, с криками полоумного шофера, а главное - с чем-то таким ужасным, необъяснимым, что случилось с ней в жизни. И если бы ей сказали сейчас, что за это ей полагается смерть, она бы не удивилась, а приняла этот приказ как должное и даже с некоторым облегчением. Как будто у нее оторвали что-то внутри, но она была сама в этом виновата. Она сделала это своими руками. Ей казалось, что с этого момента началась правда в ее жизни, И нечестно теперь опять уезжать с ним, покидая другого. Предательство уже было совершено. Дальнейшее было нечестью еще большей. Вот так думалось ей. Она отвернулась от него. Пошла обратно обратной дорогой.
Читать дальше