Иван Крылов - Том 3. Басни, стихотворения, письма

Как много ручейков текут так смирно, гладко,
   И так журчат для сердца сладко,
Лишь только оттого, что мало в них воды!

«Куда так, кумушка, бежишь ты без оглядки!»
   Лисицу спрашивал Сурок.
   «Ох, мой голубчик-куманек!
Терплю напраслину и выслана за взятки.
Ты знаешь, я была в курятнике судьей,
Утратила в делах здоровье и покой,
   В трудах куска не доедала,
    Ночей не досыпала:
   И я ж за то под гнев подпала;
А всё по клеветам. Ну, сам подумай ты:
Кто ж будет в мире прав, коль слушать клеветы?
  Мне взятки брать? да разве я взбешуся!
Ну, видывал ли ты, я на тебя пошлюся,
Чтоб этому была причастна я греху?
   Подумай, вспомни хорошенько».—
  «Нет, кумушка; а видывал частенько,
   Что рыльце у тебя в пуху».

   Иной при месте так вздыхает,
  Как будто рубль последний доживает:
   И подлинно, весь город знает,
   Что у него ни за собой,
     Ни за женой,—
    А смотришь, помаленьку,
То домик выстроит, то купит деревеньку.
Теперь, как у него приход с расходом свесть,
   Хоть по суду и не докажешь,
   Но как не согрешишь, не скажешь:
  Что у него пушок на рыльце есть.

Шли два приятеля вечернею порой
И дельный разговор вели между собой,
    Как вдруг из подворотни
   Дворняжка тявкнула на них;
За ней другая, там еще две-три, и вмиг
Со всех дворов Собак сбежалося с полсотни.
Один было уже Прохожий камень взял:
«И, полно, братец!» тут другой ему сказал:
   «Собак ты не уймешь от лаю,
   Лишь пуще всю раздразнишь стаю;
Пойдем вперед: я их натуру лучше знаю».
И подлинно, прошли шагов десятков пять,
Собаки начали помалу затихать,
И стало, наконец, совсем их не слыхать.

   Завистники, на что ни взглянут,
    Подымут вечно лай;
А ты себе своей дорогою ступай:
    Полают, да отстанут.

Попрыгунья Стрекоза
Лето красное пропела;
Оглянуться не успела,
Как зима катит в глаза.
Помертвело чисто поле;
Нет уж дней тех светлых боле,
Как под каждым ей листком
Был готов и стол, и дом.
Всё прошло: с зимой холодной
Нужда, голод настает;
Стрекоза уж не поет:
И кому же в ум пойдет
На желудок петь голодный!
Злой тоской удручена,
К Муравью ползет она:
«Не оставь меня, кум милой!
Дай ты мне собраться с силой
И до вешних только дней
Прокорми и обогрей!» —
«Кумушка, мне странно это:
Да работала ль ты в лето?»
Говорит ей Муравей.
«До того ль, голубчик, было?
В мягких муравах у нас
Песни, резвость всякий час,
Так, что голову вскружило».—
«А, так ты…» — «Я без души
Лето целое всё пела».—
«Ты всё пела? это дело:
Так поди же, попляши!»

   Из дальних странствий возвратясь,
Какой-то дворяни́н (а может быть, и князь),

С приятелем своим пешком гуляя в поле,
  Расхвастался о том, где он бывал,
И к былям небылиц без счету прилыгал.
   «Нет», говорит: «что я видал,
   Того уж не увижу боле.
    Что́ здесь у вас за край?
   То холодно, то очень жарко,
То солнце спрячется, то светит слишком ярко.
    Вот там-то прямо рай!
   И вспомнишь, так душе отрада!
   Ни шуб, ни свеч совсем не надо:
  Не знаешь век, что́ есть ночная тень,
И круглый божий год все видишь майский день.
   Никто там ни садит, ни сеет:
А если б посмотрел, что́ там растет и зреет!
Вот в Риме, например, я видел огурец:
     Ах, мой творец!
   И по сию не вспомнюсь пору!
  Поверишь ли? ну, право, был он с гору».—
«Что за диковина!» приятель отвечал:
«На свете чудеса рассеяны повсюду;
  Да не везде их всякий примечал.
  Мы сами, вот, теперь подходим к чуду,
Какого ты нигде, конечно, не встречал,
    И я в том спорить буду.
  Вон, видишь ли через реку тот мост,
Куда нам путь лежит? Он с виду хоть и прост,
   А свойство чудное имеет:
Лжец ни один у нас по нем пройти не смеет:
   До половины не дойдет —
  Провалится и в воду упадет;
     Но кто не лжет,
  Ступай по нем, пожалуй, хоть в карете».—
   «А какова у вас река?» —
     «Да не мелка.
Так видишь ли, мой друг, чего-то нет на свете!
Хоть римский огурец велик, нет спору в том,
Ведь с гору, кажется, ты так сказал о нем?» —
«Гора хоть не гора, но, право, будет с дом». —
     «Поверить трудно!
    Однако ж как ни чудно,