Влас Дорошевич - Литераторы и общественные деятели

— Помоги ему!

Он мог бы, пользуясь царским словом, спросить несколько «талантов» и сделать на них много-много добра.

Конечно.

Только тогда он не был бы Диогеном…

К Л. Н. Толстому обращаются с вопросами:

— Что он думает о войне?

— Что он думает о той или другой форме правления?

— Что он думает о тех или других способах борьбы?

Мне кажется, что Толстой должен испытывать то же, что он испытывал, когда в Крыму к нему обратилась одна англичанка…

Не знаю, анекдот это или факт.

Говорят, что в Гаспре к Льву Николаевичу явилась целая компания туристов-англичан.

Среди них была одна дама, которая попросила карточку у великого писателя:

— Я с таким восторгом читала ваши произведения!

Лев Николаевич спросил:

— Какие же именно?

Любительница великих людей и их карточек не знала ни одного…

Я понимаю ещё, что русский человек может обращаться к Толстому со всеми этими вопросами.

Живя в России, конечно, нельзя знать Толстого.

Но совершенно непонятно, как человек может ехать из Парижа, чтобы «интервьюировать» Толстого по этим вопросам, как можно посылать ему телеграммы с уплаченным ответом «на сто слов» из Америки?

Слово из Америки стоит рубль.

Гораздо дешевле послать в ближайшую книжную лавку и купить сочинения Толстого.

Ездить, телеграфировать. Можно ли так бесполезно тратить время и деньги?

И, отправляясь к писателю, обнаруживать такое глубокое незнакомство с его произведениями?

Если бы французский журналист, отправляясь из Парижа в Ясную Поляну, купил себе на дорогу что-нибудь из произведений Толстого, — он вернулся бы обратно, не доехав до Эйдкунена.

Обратиться к Толстому с вопросом:

— Как нам лучше устроить нашу культурную жизнь?

Если бы Толстой был зол, — он подарил бы спрашивающему «Рабство нашего времени».

Я жил за границей, когда, — сразу на всех европейских языках, — вышла эта книга.

Я жил тогда в старом городе Франкфурте-на-Майне.

Зимою. Гулял по его средневековым узеньким улицам, с нависшими над головой выступами верхних этажей. Мимо покрытых инеем статуй Гуттенберга и Берне. Просиживал свободное время в маленькой «классной комнате», где Гёте написал пролог к «Фаусту».

Здесь «Der Geist» [2] Дух (нем.). беседовал «mit dem Teufel» [3] С чёртом (нем.). .

И доставлял себе высокое удовольствие, которое — увы! — можно доставить себе только за границей. Читал параллельно «Женщину» Бебеля и «Рабство нашего времени» Толстого.

— Прежняя форма рабства исчезла, — говорит Толстой, — за ненадобностью. Есть иное средство превращать людей в рабов, на каком угодно расстоянии. Это — деньги.

— Капитал — орудие рабства, — говорит Бебель.

— Вся так называемая культура держится на рабстве! — говорит Толстой. — Деньгами одни заставляют других на себя работать!

То же говорит Бебель:

— Вся теперешняя культура держится на рабстве, и рабство держится при помощи денег.

И оба мечтают о том времени, когда этой несправедливости, этих «принудительных работ» не будет.

Так в полном согласии они доходят до… выгребной ямы.

Перед выгребной ямой они останавливаются и от выгребной ямы расходятся в разные стороны.

Вы найдёте, быть может, тон шутливым по отношению к Толстому? Ведь нынче нет читателя, — все цензоры!

Но, свободный в мысли и духе, даже перед Толстым зачем я буду стоять на коленях? Я предпочитаю улыбаться тем, кого люблю.

Толстой говорит:

— Ну, а кто, — при новом, каком бы то ни было, порядке вещей, — захочет заниматься грязной и отвратительной работой? Чистить, например, выгребную яму? Добровольно, конечно, никто не захочет! Следовательно, придётся же найти какие-нибудь средства принуждать одних делать то, чего не хотят делать другие. А принудительные работы — рабство. Следовательно, раз будет существовать культура, — будет и рабство.

Бебель говорит:

— Культура при помощи успехов техники, сумеет сделать так, что отвратительных, грязных, вредных, а потому и унизительных работ не будет совсем. Она сделает всякую, самую грязную теперь, работу чистой, безвредной, лёгкой и приятной. И чистить выгребную яму будет таким же лёгким и приятным делом, как всякое другое.

Воображению рисуется прямо идиллия.

— Пойдёмте чистить выгребную яму! — предлагает Франц Амалии, как теперь он предлагает:

— Пойдёмте играть в теннис!

— Ах, какая счастливая мысль! — радостно всплёскивает руками Амалия. — Какой восторг! Я давно не чистила выгребных ям! Мама, мама! Я иду с Францем чистить выгребную яму!