Сергей Лукницкий: Не циничные рассказы

Бандит перехватил взгляд Павлищева, но никак не отреагировал.

А теперь, тридцать с лишним лет спустя, в обыкновенном московском троллейбусе на Константина Стефановича смотрели те же настороженные глаза. Смотрели пытливо и испытывающе.

"Кузнечик", - подумал Павлищев...

- Что вы на меня так пристально смотрите, - наконец не выдержал и спросил своего троллейбусного спутника Константин Стефанович.

- Да напоминаете мне друга детства, - настороженно ответил пассажир, до войны еще виделись, а потом потерял. Ваша фамилия не Стрельцов?

- Нет, а позвольте узнать вашу? - спросил Павлищев.

- Фролов, - с готовностью ответил собеседник.

- Вы не с Украины?

- Нет.

Помолчали. Троллейбус за это время успел остановиться. Окно загородила какая-то машина, а из репродуктора послышался неясный хрип.

Павлищев вышел из троллейбуса, и тут же ему в лицо освежающе и прохладно брызнул летний ветерок.

По дороге в булочную он еще раз вспомнил глаза своего троллейбусного собеседника и вдруг столкнулся с ним лицом к лицу. Оказывается, тот проехал остановку и теперь спешил к нему навстречу.

- Товарищ следователь, - возбужденно заговорил человек, - мне показалось, что вы меня узнали, когда про Украину спросили. Помните допрос в прокуратуре в Сорочинцах после войны? Кузнецов фамилия моя. Тридцать пять лет почти с того времени минуло, а забыть вас не могу. Глаза ваши запомнил, разговор ваш душевный и ... пистолет, что вы в ящик стола переложили...

И снова Павлищев перенесся мысленно в те далекие годы.

... Начался допрос. Сперва все шло просто. Имя, отчество, фамилия... Стояла напряженная тишина. Слова гулко отдавались в пустом помещении. Павлищев вдруг почувствовал, как что-то недоброе мелькнуло в глазах Кузнечика, и переложил пистолет из кармана в ближайший ящик стола. Ведь в ту пору в прокуратуре не было ни души, да и городок спал...

- А ведь я вас и в самом деле хотел тогда... убить, - возбужденно говорил Кузнецов, - да остановился, ведь вы фронтовик, и отец у меня оттуда не пришел, а потом, когда сидел, все думал: как же так, все по одной дороге идут, а я по другой. А ведь пришли-то к одному, к старости. А как выпустили, на завод пошел, сперва не взяли, да сумел доказать, что тот я, которого они знали, там и остался - в тюрьме. А теперь другой. Потом поощряли, мастером стал. Теперь на пенсии, сижу вот дома и прежнюю жизнь вспоминаю. Сколько времени упустил. О нашей встрече не могу забыть. И знал, что вас встречу. Чуял, и все. А что Фроловым назвался - испугался, как вы воспримете. Отец воевал, а я сидел. И покоя мне нет, что внуки подрастают, спрашивают: "Деда, а ты был на войне?" Страшно это.

Павлищев слушал, слушал сбивчивую и неуместную, может быть, в уличной сутолоке речь Кузнецова и вдруг улыбнулся. И протянул ему руку.

Робко пожал ее Кузнецов.

А потом они расстались. И вечернее светило видело, как один из только что стоявших на улице пожилых людей, улыбаясь пошел прочь, и солнце напрягло все свои предзакатные силы и заставило его прикрыть глаза рукой, а потом достать носовой платок и прижать его к глазам, а второго оно настигло сквозь стеклянную витрину булочной, куда тот забежал купить четверть "Паляницы" и половину "Бородинского".

Павлищев жив. Служит в прокуратуре. Кузнечик теперь - советник Генерального прокурора и постоянно ходатайствует о продлении Павлищеву срока "послепенсионного" пансиона... Оба старики!

АНАНКИНА ИЗ 4-й БРИГАДЫ

Евгений Михайлович никогда ни с кем ни о чем не разговаривал. В нашем Малеевском мирке это был, пожалуй, единственный человек, голоса которого не слышал почти никто. Иногда, правда, находились смельчаки, рискующие вовлечь его в беседу, но они быстро выходили из игры, поскольку Евгений Михайлович чаще всего недослушивал и полфразы, вставал и уходил. Кое-кто из местных дам не в шутку принимался было обижаться на него, но из этого тоже ничего поначалу не получалось, поскольку мало кто знал его имя. А как же можно обижаться на неведомого человека.

- Кто этот необщительный мужчина, у которого такой тяжелый, гнетущий взгляд и кожаный пиджак? - спрашивали они милого молодого человека, - они видели, что он был уже дважды за сегодняшнее утро удостоен полутораминутной беседой с непостижимым им необщительным субъектом.

- Как это кто, - недоумевал молодой человек, и озорной взгляд его становился серьезен, - как это кто? Это же академик Мигдал, Аркадий Бенедиктович.

И дамы, удовлетворенные таким ответом, уходили.