Виктор Лысенков - Палата No 7

Он приступил к работе в лаборатории, набрал книг по селекции хлопчатника, узнал, где и какие сорта районированы. Почти все было в новинку, он даже с трудом припоминал, где и кто вводил тот или иной сорт. Попутно выяснил, что лучшим среди всех является сорт, выведенный Ивановым, и что благодаря этому достижению Петр Апполинарьевич еще до войны стал ведущим специалистом в области селекции хлопчатника. Коллеги говорили, что Иванова не отпустили даже на фронт - была строгая бронь. Авторитет у Иванова был огромный. Он уже был член-корром местной академии наук.

Поначалу Иван Федорович не придал значения ни одному из узнанных фактов - работал человек, вот и результат. Но когда в институтском музее он увидел сорт хлопчатника, под которым стояла фамилия Иванова, был поражен как громом - это был его, монаховский сорт та же кустистость, то же количество короб чек, та же длина волокна, тот же вес каждой дольки и коробочки в целом. Да что там - он до последней жилки на листьях знал свой сорт, отдал ему почти десять лет, знал, что таких совпадений в природе не бывает. Он хотел пойти объясниться к Иванову, но пятнадцатилетний таежный опыт удерживал его. Поделился с женой в тот вечер, и та подала простую и деловую мысль: поехать в район, узнать на месте у тех, кто работал тогда у Монахова, что стало с урожаем тридцать восьмого года? Она ведь тогда с детьми поехала в столицу в ожидании решения участи мужа, и после того, как его осудили, только раз приезжала в район забрать их небольшой скарб.

Съездить в район удалось только летом следующего года, во время отпуска. Тракторист Саттаров, потерявший на войне ногу (был танкистом, напоролись на мину), рассказал своему старшему другу, что после того, как не стало здесь Монахова, (а Ивана Федоровича вызвали в наркомат в столицу и там уже арестовали),

дней через десять приехал Иванов. Осмотрел внимательно экспериментальное поле и распорядился до уборки урожая вести все запланированные по программе Монахова работы. Уже в следующем году сортом Монахова засеяли поля два больших колхоза, а еще через два года, в сорок втором, этот сорт сеяли почти везде, где ни возделывался тонковолокнистый хлопок.

Иван Федорович понял, почему у Иванова нет больше ни одного выведенного им сорта, и почему он сидит в аппарате министерства - отсюда просто указывать, поучать на "собственном" опыте.

Все круто изменилось через два года.

Состоялся XX съезд партии, и к таким, как Иван Федорович,

стали относиться без настороженности, его снова допустили к научной работе, дали сортоиспытательный участок. И хотя в сорок девять трудно было начинать все сначала, он горячо взялся за работу. И объяснился с Ивановым. Тот, как оказалось, был готов к разговору. "Что вы, Иван Федорович, хлопчатник с вашего участка было приказано уничтожить. Комиссию возглавлял сам и он назвал фамилию умершего замнаркома). Да я, по правде говоря, и не помню, как выглядел ваш сорт". - "Негодяй", - кипел в душе Иван Федорович, шагая домой, - негодяй, бездарь, жулик. Он же знал, как по личному указанию Иванова, тщательно (он же селекционер, входивший в комиссию), снимали урожай и очищали семена. Как откалибровывали их. Семена даже протравили по методике Монахова - вроде собирали документацию к порочной практике в селекции. А потом Иванов дал на уничтожение другие семена. И стояли пять человек членов комиссии вместе с замнаркомом и смотрели, как горят, облитые соляркой, "вредные" семена, а вместе с ними и вредные для селекции идеи. В комиссии были люди, которые знали все, но молчали, боясь, чтобы их куда-нибудь или к кому-нибудь не причислили, не повесили ярлык. Ивану Федоровичу о подлинных событиях рассказал один из членов той комиссии, только умолял не называть его имени. А после пятьдесят шестого в коридорах даже самого министерства шептались, что Иванов живет чужой славой. Но попробуй, поборись - Иванов член-корр, главное светило в хлопководстве, им написан ряд книг ( гооворят, за него писали рабы, но опять же - докажи), у него - власть и авторитет! Были ведь и те, кто поддерживал Иванова.

Иван Федорович перестал здороваться с главным специалистом и начал упорно работать в совсем новом для него направлении - пытался вывести сорт тонковолокнистого хлопчатника, удобного для машинного сбора. Так требовало время и перспективы развития сельского хозяйства. Иванов, словно не замечая того, чем занят Иван Федорович, никак не вмешивался в его дела. Иван Федорович понимал причины такого поведения Иванова. Во-первых, то не хотел раздувать невыгодную ему ссору, и во-вторых, он хорошо понимал, какая сложная задача - создать сорт тонковолокнистого, удобного для машинного сбора. Вся загвоздка была в том, что тонковолокнистый зреет ярусами. И можно убирать урожай машинами, но только около трети. Все остальное погибнет, помятое между шпинделями машин.