Благодаря этим наводящим вопросам, Дунька рассказала по порядку все происшествие. Новожилы были довольны этим показанием, а старожилы были смущены Спирькиным озорством. Тоже не полагается простоволосить мужних-то жен... Спирька слушал, переминаясь с ноги на ногу, и только проворчал, когда Дунька сказала, что он чуть ее не задушил:
- И надо было задавить... Вас, ведьмов, нечего жалеть, ежели вы присушку делаете.
Обстоятельства дела были ясны для всех. Обвиняемый в свое оправдание решительно ничего не мог сказать и только твердил, что Дунька - ведьма.
- А хоша бы и ведьма, - заметил резонно один старичок: - и с ведьмов платки-то не полагается рвать. А ты вот того, озорник, не понимаешь, что всю деревню острамил... Што теперь новожилы-то про нас будут говорить?
Выдвинулся самый больной вопрос о розни между Расстанью и Ольховкой. Новожилы являлись потерпевшей стороной, и требовалось возмездие, чтобы восстановить честь и доброе имя старожилов. Спирька являлся своего рода козлом отпущения. Старожилы на нем как будто делали невольную уступку и косвенно признавали права Новожилов. Спирькой замирялись вперед поводы к взаимным недоразумениям, и волостные старички, как опытные политики, отлично это понимали, как понимал и Спирька, которого выдали головой. Мир от него отступался.
- Ну, приятный человек, што мы теперь с тобой будем делать? заговорил старшина. - Своим-то озорством ты вот до чего всех довел...
- Поучить его надо, змея, господа старички, - вступился свекор Дуньки.
- А ты помолчи, дедко... - остановили его судьи, сохраняя собственное достоинство. - Мы дело ведем на совесть... Ну, Спирька, што мы с тобой должны делать теперь?
В судьях было еще некоторое колебание, но Спирька сам себя предал вместо ответа взял и плюнул. Он до конца остался озорником, и участь его была решена по безмолвному соглашению. Для видимости старички пошептались между собой, а потом старшина проговорил:
- Нечего делать, приятный человек... Довел ты нас донельзя... Дядя Петра, и ты, Ларивон...
Когда Спирька возвращался домой, ребятишки показывали ему язык и кричали:
- Драный-сеченый!..
Спирька только встряхивал волосами, но не смущался. Как это господа старички поддались этой ведьме - даже удивительно. Вот до чего их довела Дунька... Дерут живого человека и думают, что сами это придумали. А новожилы-то чему обрадовались?
V
Только вернувшись в свою избушку, Спирька в первый раз почувствовал приступ жгучего стыда. Вот в этих самых стенах жил он справным мужиком, пока не померла жена, а теперь... Спирька забрался в темный угол на полатях и пролежал там до ночи, снедаемый немым отчаянием. Он тысячу раз повторял про себя все случившееся и приходил к одному и тому же заключению, что во всем виновата Дунька, и она одна. Как ведь ловко она с первого разу обошла его - никто и не заметил!
Припомнился Спирьке жаркий летний день. Он ехал откуда-то с помочи, пьяный свалился с лошади и тут же заснул в зеленой душистой траве. Лошадь наелась около него. Потом Спирьке показалось, что кто-то тащит у него из-за пояса ременный чумбур, на котором привязана была лошадь.
- Стой!.. Врешь... убью! - заорал Спирька, напрасно стараясь подняться на ноги. - Эй, не подходи!..
- Ну, слава богу, живой, - проговорил над ним участливый женский голос. - А мы думали, што ты расшибся али убитой.
Это и была Дунька. Она шла с свекром впереди переселенческого обоза. Старик Антон спутал какую-то повертку и обратился к Спирьке:
- Мил-друг, как нам проехать на Томск?
- На Томск? Ха-ха... Да ведь до Томска-то тыщи две верстов будет. Ах, ты, старый черт... Может, тыщи дорог на Томск идут: любую-лучшую выбирай. Да вы кто такие будете? Переселенцы?
- Около этого, мил-человек... Рязанские, значит, Рязанской губернии, вообче, значит, выходит, расейские.
- Та-ак... - соображал Спирька. - А я думал - конокрады.
Пока шел этот разговор, Дунька стояла и с жалостью смотрела на Спирьку. Этакий здоровый мужик, а морда в грязи, рубаха испластана, - она не стерпела и проговорила:
- А ты бы рожу-то себе вымыл, да и рубаху надо починить... Видно, нету жены-то?..
Ах, как она хорошо все это сказала... Спирька и теперь точно слышит этот ласковый бабий голос и видит жалостливые бабьи глаза. Ведь вот поди ты, сразу угадала все... И хорошо Спирьке сделалось, и стыдно, а Дунька смотрит на него так прямо и так просто.
Старик еще что-то расспрашивал, а потом подошел переселенческий обоз. Уж только и народ... Притомились все за дорогу-то, обносились, затощали смотреть жаль. А видно, что народ все хороший, правильный народ, не чета сибирскому. Этакому-то народу дай-ка вольную сибирскую землю, так работа огнем загорит. И бабы все хорошие, хотя и в лаптях.
Читать дальше