Дмитрий Мамин-Сибиряк - Первая корреспонденция

- Тиунов, - пищит с кафедры педагог, - можешь ответить вчерашний урок?

- Могу-с, Иван Иваныч!

- Говори.

Начинается выслушивание урока. У двух он сходит благополучно, на третьем обрывается.

- Ах ты, мальчишка, - раздражается Иван Иванович, - опять не знаешь урока!..

- Я учил, Иван Иванович...

- Что ж мне до этого... На колени!..

За четверть часа до окончания класса Иван Иванович вызывает ликторов, великолепно знающих свое дело, - и мертвая тишина училища оглашается раздирающими воплями...

Жестокость в наказаниях Ивана Ивановича была феноменальная. Достаточно сказать, что его именем отцы пугали своих детей: вот как сведу тебя к Ивану Иванычу, так и будешь ты кузькину мать знать!..

В шестидесятых года Иван Иваныч куда-то исчез. Да и было пора сойти ему со сцены, потому что стало навевать чем-то другим, даже и в области уральской педагогии... Через несколько лет бывшие ученики его рассказывали, что встречали грозного смотрителя в самом ужасном виде: обтрепанного, грязного, пьяного, вымаливающего у прохожих пятачки и гривенники. Sic transit!..

3

Как ни сухо было образование, даваемое земским училищем, как ни вяло и безжизненно велось в нем обучение, все-таки оно вносило некоторый свет, возбуждая в наиболее даровитых натурах бессознательные порывы к чему-то другому, лучшему, чистому и прекрасному. С удалением же Ивана Иваныча и всей его педагогической системы между учениками стали ходить по рукам и не учебные книжки. Неизвестно какими путями появились две книжки "современника" конца пятидесятых годов, разрозненные тома "Библиотеки для чтения", "Русского слова" и т.п. Само собою понятно, что молодежь читала в этих журналах повести и рассказы, но те рассказы, в каждой строчке которых сквозила насмешка над дореформенными людьми, их нравами, понятиями и складом жизни.

Мало-помалу "сеничкин яд" проник за крепкие каменные стены земского училища, эти стены, видевшие столько крепостного пота и крови при своем сооружении и столько самого необузданного деспотизма и диких вакханалий за долговременный период владычества пресловутого Ивана Иваныча. Пока ребята долбили свои "записки", переходившие без перемен от одного школьного поколения к другому, яд делал свое дело. И сделал...

Несколько юношей, окончивших курс земского училища, увлеченные жаждой знания, решили продолжать самообразование и по выходе из школы. С этой целью они составили тесный дружеский кружок, названный ими "компанией". Кружок собирался ежедневно, по вечерам, у одного из товарищей, имевшего в доме отца отдельную комнату.

Все члены кружка получили клички. Главный предводитель и коновод, девятнадцатилетний юноша с легкими признаками растительности на лице, назывался Линкольн, по имени знаменитого президента Америки, слава которого гремела тогда по всему свету и вызывала восторженное поклонение этой благородной личности. Другой член кружка назывался Учитель, потому что состоял репетитором местной немецкой школы, устроенной колонией немецких мастеров, выписанных в начале столетия для организации выделки оружия на Урале. Линкольн и Учитель были ядром компании, в которую впоследствии вступили Мистер, Менш, Маленький Рахметов и др.

- Слушай, Учитель, - говорит однажды Линкольн, сидя у своего приятеля темным осенним вечером. - Значит, мы будем заниматься химией, физикой, ботаникой, вообще науками - и только?

- Пока только, я думаю.

- До которых же пор будет это "пока"?

- Не знаю, должно быть, пока учимся...

- Ну, а других мы так и оставим в покое?

- Кого других?

- Окружающих... граждан города З.

- Я тебя не понимаю.

- Очень просто, - продолжал Линкольн, закуривая "пушку", - по-моему, если мы волнуемся вот за этими книжками, читаем и перечитываем их, то надо заставить поволноваться и наш богоспасаемый град 1...

- Понимаю! Ты хочешь написать что-нибудь в газету, - радостно воскликнул Учитель.

- Именно. И даже не только хочу, а сейчас же вместе с тобой и приступить к составлению корреспонденции.

- Браво, великолепно!

На столе появились письменные принадлежности, и Учитель своим превосходным каллиграфическим почерком начертал на бумаге название родного города, откуда должна пойти эта "первая корреспонденция".

- Что же теперь?.. Писать, так уж что-нибудь позабористее.

- Дай подумать, - отвечал Линкольн, пощипывая над верхней губой молодую поросль.

Минут десять прошло в полном молчании. Слышно было только, как за стеной возились, укладываясь на ночлег, ребятишки, да кто-то из запоздавших прохожих грузно шлепал по улице по тонкой грязи, наполнявшей весь З. обширным морем. В единственное, ничем не завешенное окно глядел удручающий мрак почти уже наступившей осенней ночи, надвинувшейся свинцовой пеленой над городом, лишенным фонарей, мостовых и тротуаров...