Дмитрий Мамин-Сибиряк - Самоцветы

Д. Н. Мамин-Сибиряк

Самоцветы

Очерки

I

Мой приятель Василий Васильич и "наши". - Вода тронулась. - Торфяники. Окунька едет в Париж на выставку. - Читали ли вы сочинение господина Ипполита Тэна? - Нарядчик Захар Иваныч. - Старый завод.

- Поедемте в Мурзинку, - говорил мне Василий Васильич, мой хороший знакомый из мелких золотопромышленников. - Время теперь самое бойкое: пахота кое-где уж кончилась, а до страды далеко, - вот мужичонки и промышляют по части камней. Право, отлично съездим.

- Что ж, поедемте, - соглашаюсь я. - Только добывание камней производится, главным образом, по зимам, а теперь едва ли что увидим.

- Да, ведь, правильной добычи нет, а "работают камень", когда случится: и зимой, и летом... Право, поедемте. До Невьянска по железной дороге три часа езды, а там вёрст с семьдесят на лошадях. Погода отличная, лихо бы прокатились.

- Едем.

Мурзинка - большое село Верхотурского уезда; оно "с незапамятных времён" пользуется репутацией нашей уральской Голконды, как центр самых типичных уральских самоцветов. Считаю нужным оговориться, что Мурзинок на Урале не одна, как есть много Белых и Тёплых гор, речек Каменок, Карасьих озёр; но настоящая Мурзинка одна. Сложились даже свои эпитеты, как "мурзинский камень", потому что самоцветы попадаются по всему Уралу, хотя не в таком количестве и не такого качества, как в Мурзинке. Большая разница между топазом ильменским (Ильменские горы - отрог южного Урала) и мурзинским, а ещё большая разница между аметистом из Мурзинки или из Богемии. Конечно, такая разница существует только для знатока или, по меньшей мере, для любителя, а не для большинства непосвящённой публики. Я беру именно Мурзинку, как типичный уголок, где добывание самоцветов уже утвердилось прочно и создало "интересного мужика", который "любопытничает по части камешков", с одной стороны, а с другой образовалась кучка торгашей, забравших всю торговлю добытыми самоцветами в свои руки.

Итак, мы отправляемся в Мурзинку. Конец апреля выдался тёплый, и погода стоит "на первый сорт". Наша уральская весна поздняя и очень капризная, поэтому радуешься каждому солнечному дню, как дорогому и редкому гостю. На вокзале в Екатеринбурге стоит страшная суета, потому что, кроме своей обычной публики, увеличивает движение "проезжающий сибиряк", который пользуется открывшеюся навигацией. Но и, кроме того, весна будит свои уральские кровные интересы, которые засыпают с первым снегом и просыпаются с первой водой, - я говорю о мелкой частной золотопромышленности. Мой спутник Василий Васильич принадлежит именно к этой категории и страшно суетится на вокзале, перебегая от одной кучки "проезжающих" к другой: у него на каждом шагу встречаются какие-то таинственные "нужные люди", клиенты и целая тьма просто знакомых и хороших людей. Маленькому человеку иначе и нельзя, особенно кто живёт "своим средствием". Я каждый раз любуюсь Васильем Васильичем, как типичным представителем разбитного уральца, а, главное, тем, что он всегда весел, всегда улыбается и всегда занят по горло. И фигура у него совсем особенная: кряжистый, плотный, с загорелым круглым лицом и бойкими глазами. Ботфорты, шведская куртка и кожан придают ему вид не то купца, не то охотника, - сразу не разберёшь.

- Всё наши едут, - торопливо объясняет он мне, забегая сказать, что место в вагоне занято и вещи снесены. - Кто куда: на север едут, в Кушву, в Невьянск, в Верх-Исетскую дачу... Вода тронулась - вот и хлопочут.

В течение последних пяти минут перед отходом поезда шляпа Василия Васильича мелькает у буфета, на платформе, в багажном отделении, на подъезде, а после второго звонка вырастает передо мной, как из земли.

- Ух, устал! - весело говорит он, вытирая лицо бумажным платком. - Едва успел... две телеграммы отправил, письмо написал, три рюмки водки выпил... Отбою нет от народа, и всё наши золотопромышленники толкутся.

Когда мы поместились уже в вагон, Василий Васильич перебегал от окна к окну и продолжал свои переговоры с оставшимися на вокзале нужными людьми, а когда поезд двинулся, он с азартом выскочил на платформу вагона и высунулся в дверь, ещё что-то кричал и даже размахивал своею шляпой.

- Уморился... Уф!

- Кажется, пора и устать.

- Да, ведь, время-то какое? Лето наше сиротское, вот и торопимся, как на пожар.

В нашем вагоне третьего класса ехала самая разнородная публика, и, конечно, у Василия Васильича сейчас же нашлись новые знакомые, а с одним он даже облобызался по-христиански из щеки в щёку.