Юрий Мамлеев - Московский гамбит

- Давай-ка лучше еще раз по пивку.

- Чтоб уж совсем для души, почитайте, Олег, Блока. Вы так это умеете, улыбнулась Светлана.

- Сейчас не надо, - вставил Валя Муромцев. - Мы и без того пьяны.

- Нет, Светланочка, извини, я что-то не в ударе. Пусть плывет, как плывет.

Деревья, листы, твое лицо, небо... Пусть кружится. Главное, чтоб не провалиться во тьму.

- О, - вдруг вздрогнула Светлана. - Выпьем за то, чтоб нам не провалиться во тьму!

- Конечно, конечно! Но ведь каждую ночь ты во сне в нее проваливаешься, прошептал Валя.

- Ну, это ведь с возвратом! - захохотал Закаулов.

- Тогда за возврат! - произнесла Светлана; откуда-то появились маленькие стаканчики для водки.

- Чтобы нам все время из тьмы возвращаться, видеть друг друга и пить, возбужденно заговорил Муромцев. - И видеть лицо Светланы, - подумал он.

- А небо-то какое, - пробормотал Олег. - Боже мой, какое небо!

Все выпили, чокнувшись, ибо пили не за покойника*, за возврат из тьмы.

- И хорошо бы еще, - суетливо добавил Муромцев, дрожащими руками прикасаясь к пивной кружке, - чтоб из тьмы этой бездонной и жуткой - я не про сон говорю, а про настоящую тьму, послесмертную - кто-нибудь да выскакивал, обагренный, и встречался бы с людьми и чокался!

- О, это у тебя свое, - заметил Олег. - Это уже из твоих рассказов.

- Волосы, глаза, - все, все, - шептал Закаулов, пьянея. - Теперь не надо никуда уходить. Бывает так хорошо, что не хочется дальше жить.

- Тем не менее, - удивился Муромцев.

Светланочка улыбалась и разливала водку в маленькие "похмельные" стаканчики, которые заботливо расположила. И вообще она чуть-чуть ухаживала за своими бедолагами. Даже молчание становилось нежной музыкой, и каждая улыбка, слово невзначай, приобретали особое значение. Словно оказались они вытянутыми из мира и перенесенными в более тонкий и блаженный слой бытия, где не было ни жестокости, ни бед. Нежность немного была не от мира сего, но в то же время исходила из какой-то бездны в человеческом сердце.

Светлана играла здесь, конечно, главную роль, и они не могли насмотреться на ее лицо, на эту бесконечную смену улыбок, теней, странных слов. Точно они погрузились в скрыто-блаженную сферу души, внезапно обнажившуюся. Большие глаза Светланы то влажнели, то наполнялись слезами, то уходили в свою вечную синеву; она сама была в этом... Ронялись слова, иногда звенели стаканчики, дул из города свободный бесконечный ветер, и если бы им сейчас сказали: "умереть", они все с улыбкой приняли бы смерть и заснули. "Как долго может чистота длиться в мире", - думал Закаулов.

"Очарование ли это, чары? - проносилось в уме Муромцева. - Нет... нет... это ведь реальное... это есть".

Светлана встала и подошла к березке. Ветер и звуки далекого города, хотя в то же время рядом. Что-то протоптано на земле, чьи-то следы, куда они ведут, что остается, что нет?! И как плачут листья, когда они любят?!

И вдруг потемнело. Олег ушел в непонятное забытье. Когда он очнулся сколько прошло времени он не помнил - Светлана уже прощалась: ей надо было идти.

Расстроганный Закаулов, совсем трезвый, напросился проводить ее.

Валя Муромцев почему-то постеснялся присоединиться к ним и решил идти с Олегом, совсем в другую сторону, к метро. Выйдя из леса, простились и разошлись.

Олег и Валя быстро очутились в сутолоке улиц, среди автомобилей, троллейбусов, спешащих людей, спокойных толстеньких газировщиц. Олег не замечал вокруг ничего, и вдруг постепенно стал впадать в странную ярость.

А Валя говорил что-то; и вот Олег услышал.

- Да, глаза Светочки могут поднимать мертвых из могил.

- Вот уж занятие у нее будет, - расхохотался Олег, - поднимать взглядом покойников из гробов!

- А что?

- Ну, ладно, приди в себя-то, - вдруг резко и холодно сказал Олег. - И не безумствуй.

- Но ведь Бог, говорят, умер, - не унимался Валя, улыбаясь.

- Ну, это смотря для кого.

Усталые, они присели на скамейке, в садике, недалеко от станции метро. Та самая ледяная ярость поднималась в душе Олега: и он отчужденно посмотрел вокруг.

- Вам бы всем вечно сидеть под юбочкой, - далеким голосом проговорил он. - Извини, Валя, я сам люблю это временами. Я имею в виду ах, слезы, необычайные глаза, и воспарение неизвестно куда.

- Ничего себе поэт, - ошеломленно подумал Муромцев. - А я ведь прозаик.

- Ну, предположим, отобьешь ты Светку у Петра, женишься: но ведь все будет другое, я не говорю, будет только плохое, но все другое, - продолжал Олег. - А эти необыкновенные моменты!.. Как тебе сказать!?.. Я не думаю, разумеется, что это иллюзия, нет, но это существует в каких-то иных измерениях, чем человеческая жизнь. Ничего уж не поделаешь! Мы можем там быть только мгновениями.