Александр Мелихов: Горбатые атланты, или Новый Дон Кишот

Узость кругозора, изоляция - непременное условие счастья. В мире гениев каждый оригинален, каждый ведет собственную партию, и весь этот разнобой ты берешь себе в душу, и вместо соло она начинает звучать оркестром, уже не имеет единственного твердого мнения по всякому поводу, как это бывает у счастливых людей, но, напротив, нет на свете ничего, в чем одна частица твоей души не нашла бы капельку истины, а другая - капельку лжи. А мир, очерченный Колдуновым для своих подданных, так мал, мил, ясен и уютен, что напоминает кухоньку, в которой ты с любящими родителями ребенком пил чай. И очень мудро поступают обитатели этого мирка, не позволяя расширять и размывать его границы всяким оригиналам и анархистам.

А кроме того, стремясь уничтожить в зародыше всякую оригинальность, они сохраняют заложенное Колдуновым равенство, оберегающее их от сомнений и зависти. Колдунову удалось преодолеть самое глубокое и обидное из неравенств - умственное, - ведь если ты бездарен, то это уже навсегда. Кроме того, вынуждая посредственность поклоняться таланту, ее тем самым заставляют кланяться откровенно дутой величине, какому-нибудь титулярному советнику, написавшему какую-нибудь дребедень, вроде "Буря мглою...". Ясно ведь дураку, что ничего особенного в этих словах нет, - притворяются только, чтобы унизить пообиднее. Калигула с этой целью заставлял кланяться, по крайней мере, откровенному коню... "Прогрессивная интеллигенция нынче носится с демократизацией - но мне-то никогда не будет места на вашем демократическом пиру. Никакое наипрогрессивнейшее большинство никогда не будет понимать Красоту, посредственности всегда будут держаться за колдуновское общество равных возможностей, не зависимых от дарований".

(А Лида неотступно присутствовала где-то на краешке каждой его мысли... Что говорить, приятно, когда тебя обожают, обладание душой неизмеримо сладостнее, чем банальное обладание, в сущности, неподвластным тебе телом.)

Надо было приступать к письменному изложению. Стыдно признаться, но он подумал об этом с неким предвкушением, - когда делаешь что-то по велению, так сказать, собственного сердца, никогда нет уверенности, что все ты исполнил до конца: лишь чужое одобрение способно избавить нас от сомнений. Увы, ему, Сабурову, тоже хочется повиноваться чему-то высшему, служить кому-то зримому: желанной свободе всегда сопутствует одиночество... Свобода - это неприкаянность. Запомнить для отчета: страх человека перед сомнениями и одиночеством тоже можно использовать при управлении "трудовым коллективом". Каждый втайне мечтает быть автоматом, управляемым извне.

Удовольствие от работы - это, в сущности, любование собственной силой или собственным мастерством. Или даже одобрение воображаемого ценителя?..

Теперь можно прогуляться на кухню согреть чайку (солнце заливает кухню таким ярким летним светом, что газовое пламя почти незаметно, приходится осторожно пробовать рукой, на месте ли оно), а пока чай греется, потянуться всласть (а Лида словно бы любовалась откуда-то столь простодушным времяпровождением великого человека). Сабуров и сыновья заваривают один и тот же чай и в пятый, и в десятый раз, выжидая, кто не выдержит первый, а Наталье и в голову не приходит дожидаться, чтобы кто-то что-то сделал вместо нее, - раз-два - в пять секунд все готово, а она и не заметила, что положила конец упорно-молчаливому состязанию трех лодырей.

За бывшим в употреблении чайком (попахивает болотцем) можно сделать новые прикидки. Стоило бы забавы ради вывести все поведение человека в коллективе из двух склонностей - к деньгам и к подражанию. Было бы неплохо показать, что сложность социальных процессов просто физически неподъемна для среднего ума, и больше уже не сердиться на людскую глупость, - не сердимся же мы на свиней, что они бросаются к корыту, топча друг друга и собственную пищу: ведь на людей сердишься только оттого, что имеешь о них завышенное мнение, - обида есть обманутое ожидание. Не имей ожиданий - не будет обид.

Сабуров прогулялся на балкон. Лето в здешних краях всегда приходит поздно, однако на солнышке, в затишье кажется, что оно уже наступило. Между домами, поодаль от квартала, словно новогодняя елка, пестреет и серебрится кладбище, на современном господствующем наречии, канцелярском, гениально обозванное комбинатом. Обитателям Научгородка предоставлены ну решительно все мыслимые удобства...

Хотя Сабуров точно знал, что Наталья считает делом чести обеспечить великому человеку условия для творческой работы, время от времени он все же предпринимал какую-нибудь хозяйственную акцию, возвращавшую ему душевное равновесие и вызывающую у жены прилив умиления, особенно если он что-нибудь перепутывал. После полуминутного мысленного поиска Сабуров вспомнил, что Наталья несколько дней назад уложила в сумку белье для прачечной. Путь в прачечную пролегал мимо пивной точки, где не было пива, но народ, расположившийся на ящичной таре и просто на первой травке, обставившись бидонами и канистрами, дожидался не просто терпеливо, а как бы даже с удовольствием: ясная, достижимая цель на некоторое время осветила их жизнь высшим смыслом.