Сергей Семенов: Недруги

Когда Парамон и Сазон вошли в избу, то баба Парамона уже зажгла висевшую над столом лампу. Лампа осветила всю избу, довольно просторную, но уже порядочно постоявшую и закоптевшую, и ихнюю постель в углу, и саму бабу, щурившуюся от света с заспанным морщинистым лицом, с сбитым платком на голове, из-под которого торчали всклокоченные волосы. С полатей виднелись две белокурые головки внучат Парамона. У Парамона был сын, который жил в Москве в дворниках, к нему, покончивши работы, уехала гостить и жена его, оставив дома старых да малых. Парамон был уже пожилой мужик, коренастый и жилистый, одетый в синюю рубаху и домотканные портки. Сазон казался немного помоложе его. Он был белокурый, высокий, с какими-то бесцветными глазами и синими губами. Одет он был в полушубок, крепко подпоясан кушаком; к кушаку был привязан небольшой узелок с хлебом. Войдя в избу и помолившись, Сазон проговорил:

– - Что это вы разоспались и заботушки у вас нет, -- сколько время-то?

Он взглянул на тикавшие на стене маленькие часы об одной гире. Стрелки показывали начало третьего.

– - Вон уж сколько! -- воскликнул Сазон. -- Пока справляешься-то, четвертый пойдет, а до города-то 25 верст.

– - Все к свету-то доедем, -- сказал Парамон и начал умываться.

– - Пожалуй, и нет, -- проговорил Сазон, усаживаясь на приступку. -- С вечера-то снежок был, так дорога-то, чай, не ахти какая: потянешь нога за ногу.

– - Ветра-то нет?

– - В деревне-то словно не чуешь, разве в поле что.

Парамон начал молиться, а баба меж тем доставала ему портянки и новые валенки. Подавши это ему, она отрезала хлеба и хотела принести огурцов (дело было в филипповки), но Парамон от огурцов отказался, сказав, что ежели что, то можно будет в городе взять и селедочку, а велел зажигать фонарь. Обувшись и облачившись в полушубок, Парамон взял фонарь и вышел запрягать лошадь. Сазон последовал за ним. Вдвоем они живо запрягли лошадь в сани, положили сена, торбочку с овсом, покрыли все дерюжкой, и Сазон остался на улице покараулить лошадь, а Парамон отправился опять в избу одеваться в халат и взять денег.

– - Бери больше денег-то, -- проговорила его жена, -- а то ну как сразу посодют, ведь пить-есть нужно будет.

– - У, дура! -- обругал бабу бывший не в духе Парамон. -- Так-таки сразу и посодют: было бы за что! А ты гляди, как бы не посадили кого другого.

– - Дай-то Бог! -- вздохнув, проговорила баба и потом добавила: -- А если в случае оставят-то тебя, накажи ты хорошенько Сазону, чтобы он лошадь-то не потерял.

Парамона взяло зло.

– - Вот подлинно, что баба дура, дура и есть. Хоть кол ей на голове затеши, а она все свое!

И он, сердито перекрестившись, как-то медленно надел шапку, натянул рукавицы и, взявши в руки узелок с хлебом, всем боком ткнулся в дверь и вышел из избы.

Сазон стоял около саней. Увидав подходившего Парамона, он проговорил:

– - Готово?

– - Готово, садись, -- сказал Парамон и, взявши вожжи в руки и подбирая халат, шагнул в сани и медленно плюхнулся на дерюжку. Когда они уселись, то Парамон проговорил, дергая вожжами лошадь: -- Ну, ты! Господи благослови!

Лошадь дернула, и сани заскрипели по свежему, только вчера подпавшему снегу. Выбравшись на дорогу, лошадь побежала трусцой. Так она пробежала всю деревню. Было темно. На небе не было видно ни луны ни звезд. Все оно было затянуто серыми облаками. В деревне все спали. Огней не было видно ни у кого. Было тихо. Только и слышался шелест полозьев да поскрипыванье в головяшках саней. Вдруг на каком-то дворе прокричал петух, вслед за этим запели другие петухи.

– - Это что ж, вторые? -- спросил Парамон.

– - Небось третьи, -- молвил Сазон.

Проезжая мимо Евдокимова двора, мужики заметили, что и там тихо и в избе темно.

– - Знать уехали, -- сказал Парамон.

– - Эва! Небось уже версты две отъехали, -- молвил Сазон: -- лошадь у них бойкая.

– - Ну, и мы не отстанем, -- проговорил Парамон и слегка стегнул свою вздрагивающую задом от бега, как будто пляшущую, как казалось в темноте, лошадку.

Вскоре они выехали из деревни и окунулись в серую однообразную мглу. Оба они молча вглядывались в окутанное ночной пеленой пространство, и оба старались различить встречавшиеся в стороне предметы. Но это им не удавалось. Они все ошибались. Какая-нибудь вешка казалась им идущим навстречу человеком. Встречавшийся лесок они принимали за огорок, группу каких-нибудь кустов -- за тянувшийся обоз. Лошадка версты две пробежала бойко, но потом стала приставать, и от нее запахло потом. Парамон взглянул под полозья саней и проговорил: