Сергей Семенов: Бабы

– - Пойдем, -- сказал Влас и, снявши с колышка пиджак, стал надевать его.

Бабы собирались на середке села, у двора Якова Финогенова, богатого и веселого мужика, любившего около своего двора всякие сходки. Они собирались одна за другой, разряженные. Влас внимательно приглядывался к ним и заметил, что не одна его Иринья, а многие из них от нарядов не выигрывали, а теряли, и что никому так наряд не шел, как к его работнице. В Хохлове было немало красивых баб. Влас глядел на них, сравнивая с Сидорой, и ни одна из них не могла с нею сравняться. Все не стоили ее, у всех были какие-нибудь недостатки; но тут было все в должной мере и полноте.

Бабы стрекотали, как сороки, каждая стараясь говорить и точно боясь, что ей не придется принять участия в разговоре. У всех чувствовалось и в голосе и во взглядах неудержимое оживление, какая-то радость, чувство жизни, и это чувство красило их, делало пригляднее. Взгляды Власа всех чаще останавливались на лице Сидоры, и чем больше он глядел на нее, тем отчетливее подмечал в себе смутное, неясное, как туман, чувство, и мучительное и сладостное. Скользнув глазами по толпе баб, Влас встретился со взглядом жены, но его глаза ничего не выражали; Иринья заметила это. Для нее это было ново и неожиданно: прежде, когда они бывали на людях, при взгляде друг на дружку, всегда в их глазах вспыхивал одинаковый огонек, и глаза их точно сообщали что друг другу. Теперь же от взгляда Власа веяло холодом. Взгляд Ириньи выразил тревогу, но Влас этого не заметил.

Вино скоро принесли, и бабы приступили к распределению его по столам. На столах появились бутылки, откуда-то взялись сковороды с яичницами, мятные пряники. Гулянье началось.

Шум, смех и прибаутки разгорались с каждым выпитым стаканом, и когда черед обошел всех, бабы решили начинать песни. Долго сговаривались, какую запеть, наконец Старостина Катерина взмахнула платком и затянула:

У-у-уж ты, Ва-а-аня!

Ра-а-зу-у-да-а-алая го-о-олова,

Да-сколь да-а-ле-е-че

У-у-уезжа-а-ешь о-о-от меня…

Песню подхватили все и запели с одушевлением. И когда составился хор, то из хора выделился необыкновенно сильный, звучный и красивый голос, покрывавший все голоса и отличавшийся от других особенным чувством, проникавшим в сердца других. Чувство это было -- тайная грусть. Влас встрепенулся, он любил песни; всегда слушал их с удовольствием; знал все голоса в селе, но этот голос слышал впервые. Он ему был еще незнаком. Он стал вглядываться, кто же это пел, и увидел, что это Сидора.

Сердце его усиленно застучало; он с тайною радостью уставил на нее глаза и, пока пели песню, не отрывал от нее своего взгляда.

По окончании песни бабы опять застрекотали. Кто говорил, что надо промочить горлышко, кто настаивал еще спеть одну. Внимание Власа привлекло то, что в толпе баб раздался детский плач. Он очнулся, взглянул туда, где слышался плач, и увидал, что его Иринья тормошила Дуньку, а та блажила во все горло. Влас соскочил с, крыльца и подбежал к жене.

– - Что ты, что ты, с ума сошла! -- воскликнул он, отнимая от жены плачущую девочку.

– - А она что!.. Так ее и надо, -- с необычайным раздражением крикнула Иринья. -- В кои-то веки вырвешься из кромешной тьмы, а она пристала, как с ножом к горлу, домой зовет. Что мне с ней дома-то делать?..

– - Так и надо ее бить? Эх ты, мать!.. -- с укором сказал Влас и взял на руки девочку.

– - Ну и целуйся с ней, коли сладко, а я не хочу!

Влас видел, что его баба что-то разошлась, захотел смягчить гнев жены шуткой и проговорил:

– - Вон как, немного выпила и то из оглобель вон, а если бы побольше.

Окружавшие их бабы засмеялись, но у Ириньи и шутка не разогнала раздражения.

– - Не видала я твоего добра вина-то, -- проговорила она, -- очень оно мне сладко!..

– - А сама пришла.

– - Я пришла к людям за компанию; хотела, чтобы ветром обдуло, а то живешь-то, словно в Сибири какой…

В голосе Ириньи послышались слезы.

У Власа неприятно защемило сердце: он первый раз слышал от жены жалобу на свою жизнь и понять не мог, что же это ее так расстроило.

– - Что это ты? Вот те на! -- озадаченный, спросил он. -- Не домой ли тебе лучше идти: и Дуньку-то успокоишь, и сама себя.

– - Ты будешь гулять, а я дома сиди!..

– - И я пойду, дура!.. -- уже сердито проговорил Влас и, отвернувшись от толпы, направился к дому; Иринья тоже побрела за ним.

Дома Иринья прямо стала разряжаться.

– - Ты что ж, не пойдешь больше?

– - Не пойду.

– - Отчего?..

– - Видно, отошла наша пора на улице гулять!