Сергей Семенов: Алешка

– - Ты что плачешь? -- крикнул Николка. -- Тебя еще не били, а ты плачешь? Вот тебе, чтоб не задаром!

Он подскочил к Алешке и со всего размаха дал ему в спину.

– - Так и надо, -- крикнул Васька, -- вот и с моей доли!

Алешка выл, пока не обессилел. Затем он поднялся на ноги и, шмыгая обмерзлыми сапогами, пошел ко двору. И дорогой он выл. Старик Нефед шел в сарай за сеном. Увидевши ревущего мальчишку, он остановился и спросил:

– - Ты что это, а?

– - М-меня прибили! -- захлебываясь с слезах, простонал Алешка.

– - Кто?

– - Филька с Васькой!

– - А-ах собачьи дети!.. Вот подлецы-то! Да с их за это стащить порчонки да в снег голышом так и посадить… Нешто можно… Я бы им задал!..

Алешка пошел дальше. Он шел ко двору, но ему не хотелось домой. Отца у него теперь не было, а мать с сестрами его не пожалеют. Представив себе это, Алешка снова завыл.

Он дошел до своего амбара, забрался на его мостенки, запрятал руки в рукава и, улегшись головой на порог, долго еще выл. В его вое иногда можно было разобрать слова. Этими словами он упрекал отца, зачем он умер и оставил его одного.

Проснувшись на другой день и вспомнив, что у него отца уже нет, что он никогда его не увидит, Алешка особенно сильно почувствовал эту потерю. Неужели он никогда его не увидит? Будет жить без него? Ему подумалось, что это сон, в нем теплилась надежда, что он проснется и увидит отца.

Но вот хлопнули двери. Мать в масленом полушубке вошла в избу, впустив облако холодного пара, с охапкой хвороста, готовясь затопить печку. Курносая, весноватая, с ямочками Наташка сидела на лавке и, запустив себе руки в копну волос на голове, с ожесточением скребла там. В окно глядел бледный ноябрьский день, и эта бледность живо напомнила ему, что отец умер, и убедила его, что он умер.

Снова его сердце стиснуло болью и обидой, и все чувства его спутались. В глазах у него стояла ломота от прихлынувших слез, а в груди закипала злоба, и злоба эта была и на судьбу, и на Николку с Васькой. До сих пор Алешка никогда не ненавидел. Он боялся матери, Наташки, некоторых мужиков. Но сейчас в нем проснулась еще непонятная ему хорошо ненависть, и он стал придумывать, что бы с ними случилось такое в отплату за обиду его.

"Вот если бы лед провалился… Они разбежались, а лед -- хряск, и они в воду".

"А то язык бы к железу приморозить".

Алешке пришло в голову об языке потому, что такой случай был с ним. Одной зимой он вышел из избы. На водяной кадке у двора висел железный ковшик, а на него налипли снежинки всякие: звездочки, крестики, так красиво… Он хотел слизнуть эти снежинки, но теплый язык пристал к холодному железу и сейчас же примерз. Пришлось оттаивать его теплой водой.

"Вот бы им так!" -- вздохнув, подумал Алешка и стал представлять, как бы они заплясали в этом случае.

Но в это время раздался голос матери:

– - Выспался, что ли, так вставай, опоражнивай угол, а не выспался -- полезай вон на печку, а здесь убирать нужно.

Алешке стало особенно больно сейчас, что мать так грубо говорит. Отчего она не скажет ласкового слова, нешто это так трудно? Ведь ласковую речь так приятно слушать. Вот как отец, бывало…

Ребята-обидчики вылетели у него из памяти, и их место опять занял отец. С думой об отце он скатился с постели, влез на печку и забрался за трубу.

На печку влезла кошка и задела Алешку хвостом по носу. Алешка открыл глаза, протянул к ней руку и хотел привлечь к себе. Но кошка выскользнула из его рук и прыснула на полати.

"С кем я летом в лес пойду?.." -- думал Алешка.

Грудь его давило все больше и больше. Ему становилось невыносимо больно и хотелось так кричать, как кричит человек, когда на него что-нибудь навалилось.

– - Вставай, что ль, завтракать! -- опять послышался грубый голос матери.

Алешка спустился с печки, пошатываясь, подошел к рукомойнику, взялся за его дудочку и, намочив ручонку, стал мазать ею свое лицо. Потом утерся и, обратившись лицом и окошку, стал молиться.

– - За отца помолись! -- сказала ему Наташка.

Алешка усердно заколыхал головою и размашисто сделал земной поклон, потом второй и третий.

– - Ну, будет уж! -- остановила его мать. -- А то сразу в рай попадет. Уходи с дороги.

Накрыли на стол. Завтрак был обильный -- оставшиеся от поминок селедки, каша, кисель с медом. Но Алешке не хотелось есть. Он еле возил ложку, сидел за столом молча и ни на кого не глядел. Когда кончили завтракать, мать сказала:

– - Ну, ступай, на улице побегай, нам в избе прибраться нужно.