Александр Мишарин - Белый, белый день

А "особа" с дочкой, присосавшись намертво к афинской части великой русской неучтенной нефтяной трубы, купила себе приличнейший особняк. В котором - практически на правах альфонса - и существовало это талантливейшее, честнейшее и чистейшее русское чудо - "Иванушка" Васильевич Макаров-Романов. Сын боевого генерала и Героя Советского Союза, потомок известного из известнейших русских дворянских родов, боковая ветвь которого, в лице его прапрадеда, из-за служения все тому же бедному, простому русскому народу еще во времена Александра Первого порвала со своим двоюродным дядей и уехала учиться в Германию, на медицинский факультет в Гейдельберг...

Вернулся Иван Васильевич в Москву неожиданно, хмурый, никем не жданный. И, в общем-то, без особых перспектив!

Академик Соболев не простил ему двухлетнего "греческого вояжа" и даже не хотел слышать его имени. Только что грянул дефолт, и врачебная безработица стала реальной. В лучшем случае иди в райполиклинику. Оперирующему хирургу там делать нечего - порезы, ушибы, фурункулы... Да и на зарплату ту прожить просто невозможно!

Кто-то пустил слух, что Иван собирается в монахи, ибо в Греции совершил большой грех - надо отмаливать! Но какой уж такой великий грех мог позволить себе скромнейший Иванушка Васильевич, сначала никто не мог придумать...

А потом пошло: "А дочка "нефтяной трубы"? Осьмнадцатилетняя, ветреная красотка, два года вынужденная жить под одной крышей с таким отчимом?.. Нет! Тут дыма без огня не может быть".

Тем более что сам Макаров-Романов, когда его начинали подначивать насчет падчерицы, уж как-то больно ало краснел, отводил глаза и начинал сердиться. Чуть ли не ругаться! А все кончалось, как правило, громко хлопнутой дверью...

Но по странной людской логике именно эта, почти признанная человеческая слабость только прибавила ему новых доброжелателей... А старых друзей и так хватало!

И, наконец, общими солидарными усилиями клиники, кафедры и даже Академии медицины гнев академика был сломлен, и Иван Васильевич снова водворен в хирургическое отделение Первой градской.

После десятка операций, проведенных Иваном Васильевичем, всем стало ясно, какого теперь ранга это хирург! Оставаясь кардиохирургом, он стал блестящим специалистом по сосудистой хирургии, лейкохирургии и прочая, прочая - несть числа хирургическим профессиям, которыми овладел в Европе этот глазастый и рукастый человек.

Стало понятным и то, почему он вернулся из Греции вроде бы в том же свитерке, что и уехал. Изо дня в день, от операции к операции, Иванушка привозил все новые и новые коробки с совершенно невиданными у нас хирургическими инструментами, с редчайшими лекарствами, цену которым знают только специалисты... Приносил и доставал из бездонных карманов полиэтиленовые пакеты с какими-то хитроумными, подсмотренными, или сворованными, или просто подаренными приспособлениями: сложнейшими иглами, захватами, особой стали тончайшими пилами и прочим, приводящим любого настоящего хирурга в шок и одновременно в эйфорию инструментарием!..

Заведующим отделением он стал как-то естественно и незаметно.

А вскоре случился приступ... Провожали Толика Покровского в ЮАР на ПМЖ. Они с Иваном были друзьями-сокурсниками и выпили в тот день так серьезно, что Толик мог уже навсегда остаться в России. Ивану пришлось приводить его в порядок все в тех же родных стенах Первой градской... Многие заметили, что и сам он в тот день был белее белого. И из клиники ушел чуть ли не последним...

А наутро пришлось выламывать двери в старой, маленькой кооперативной квартире на Первой Песчаной. Сразу было видно, что уже несколько часов он пробыл без сознания.

В тот раз его удалось спасти благодаря любви десятков коллег. Именно любви, а не только профессионализму...

"Но, может быть, именно в ней он и нуждался более всего?" - подумала пожилая медсестра Оксана, оглядывая его хотя и чистенькую, но какую-то бесприютную квартиру.

Было видно, что когда-то это была квартира очень старых и очень небогатых русских интеллигентов. А теперь она стала музеем. И Иван Васильевич - вольно или невольно - жил в этом музее.

Иван несколько суток спал. Изредка поднимался, чтобы попить воды из-под крана. Не отвечал на телефонные звонки, на звонки в дверь... И ничего не ел. Сознательно. Это была его старая метода выздоровления голоданием по теории забытого ныне флотского врача, капитана I ранга Нарбекова.

Наконец на шестые сутки, уже почти потеряв ритм ночей и дней, в один прекрасный солнечный миг он проснулся и почувствовал себя снова молодым, но каким-то пустым и звонким... И абсолютно здоровым!