Николай Мисюк - Ночной вызов

Пескишев задумался. Видимо, Круковский был прав: следовало рискнуть еще тогда, ночью. Вспомнил его недовольное лицо и внутренне поежился: струсил! Ушло столько времени, и все впустую. Надо убирать гематому, иначе больная не выкарабкается. Погибнет на столе? Возможно, но какой-то шанс есть. Все еще есть, и теперь отказываться от него - преступление.

- Я ее сам прооперирую, - заявил Пескишев.

- Зачем нам повышать послеоперационную смертность? Вы уедете, а с нас будут стружку снимать, - заведующий отделения отклонил эту идею, считая ее неразумной.

По сути дела он повторил то, что говорил Федор Николаевич Круковскому ночью. Слова были правильными, но сейчас Пескишеву слышать их было стыдно и неприятно. "Да, черт побери, а парень-то прав, - кладя трубку, подумал он, не слишком ли часто мы думаем о своем спокойствии и благополучии куда больше, чем о жизни больных?!" И тут же позвонил главному врачу.

- Зайдите, пожалуйста, ко мне, - предложил главврач. - Сейчас я приглашу Ковалева, вместе обсудим, что делать.

После долгой перебранки и препирательства заведующий отделением согласился, что операция необходима, но заявил, что всю ответственность за ее исход он с себя снимает.

- А ты не беспокойся, - понимающе усмехнулся главврач, ответственность мы с Федором Николаевичем берем на себя. Кто оперировать-то будет?

- Могу я, - снова предложил свои слуги Пескишев. - Времени до отхода автобуса у меня еще предостаточно.

- Зачем же? - возразил главврач. - Вы уже поработали, вам и отдохнуть не грех. У нас есть свой нейрохирург. Сделать трепанацию черепа и удалить гематому и он сумеет. Не ахти какая сложность.

- А что за нейрохирург?

- Есть тут у нас один, недавно на курсах усовершенствования был в институте Бурденко... Круковский Николай Александрович. Критикан, ворчун, но - умница и руки золотые. Сделает в лучшем виде, можете не сомневаться. Одним словом, спасибо вам за помощь. Я сейчас скажу, чтобы вас отвезли в гостиницу.

В гостиницу ехать Пескишеву не пришлось, так как у невропатологов были свои планы. В кабинете Карасика уже был накрыт стол, заставленный закусками. За столом сидели врачи отделения.

- А это что такое? - спросил удивленный Пескишев.

- Продолжение консультаций, а точнее - подведение итогов сегодняшнего дня, - шутливо пояснил Карасик, ставя на стол бутылку коньяка.

- Гм... Богато живете. Между прочим, я человек непьющий.

- Знаем, знаем, Федор Николаевич, - заверил Карасик. - И мы не бог весть какие выпивохи. Как говорится, по капельке... так, для аппетита.

- И откуда только этот дрянной обычай: чуть что - бутылку на стол? сказал Пескишев. - Поужинаю с удовольствием и чайку горячего выпью. А коньяк уберите.

- Вот и хорошо! - обрадовалась Зося. - Вы же с утра ничего не ели, да и мы с вами перекусим за компанию.

- Не обижайтесь на меня, Илья Матвеевич, - обратился к Карасику Пескишев. - Уж кому-кому, а нам, врачам, надо с этим делом построже.

- Оно-то так, - густо побагровел Карасик, убирая коньяк в портфель. Что ж, Федор Николаевич, спасибо за урок.

Федор Николаевич устал. Ломило виски, ужасно хотелось спать. "Видно, возраст сказывается, - подумалось. - Когда-то мог сутками работать, а сейчас... Рановато..."

На автовокзал Карасик и Зося доставили его полусонного и усадили в автобус.

Проходя по узкому проходу на свое место, Федор Николаевич увидел на переднем сидении Елену Константиновну, жену заведующего кафедрой психиатрии Цибулько, и добродушно кивнул ей. Не ответив на его поклон, она отвернулась: Цибулько и Пескишев не дружили. "Ну и шут с тобой, старая карга", - лениво подумал Федор Николаевич, сел на свое место и тут же уснул.

Во сне он вновь увидел большую и неуютную перевязочную, освещенную ярким светом, больную, поднявшуюся на перевязочном столе с протянутыми к нему руками. Простыня, упавшая на пол, обнажала прекрасное тело, широко открытые глаза смотрели на него с тоской и надеждой. Пескишев берет ее руки и... сильный толчок сотрясает его, вырывает из сна.

- Гражданин, вы что нахальничаете! - слышит он визгливый возмущенный голос. - Всю дорогу храпел над ухом, как паровоз, а теперь - за руки хватать! Надо же так нализаться!

Пескишев открывает глаза и удивленно смотрит на соседку - рыхлую пожилую женщину.

- Да отпустите же! - кричит женщина, пытаясь освободить свою руку. Посмотришь со стороны - вроде приличный человек, а оказывается, самый настоящий нахал. Нахал и есть! - для убедительности повторяет она.