Марина Москвина - Между нами только ночь

- Я не приду, - сказала Даша.

Юля молчала.

- Мне нельзя нервничать, - сказала Даша. - Мама меня простит.

- Маруся? - мне позвонили только весной. - Это Маргарита Васильевна. Елены Федоровны больше нет. Я тут сижу у нее в квартире, перебираю бумаги. Даша сказала все вынести и выбросить, а мне жалко, особенно рукописи. Придите, заберите вашу папку.

Балаклавский проспект, середина апреля, мокрые тополя во дворе, первый солнечный день, а то лили дожди, падал мокрый снег... Вот и дом, где я в детстве была у Елены в гостях, я его мгновенно узнала.

Мы поднялись по лестнице на второй этаж. Дверь Маргарита легонько толкнула, та открылась:

- Лена давно уж не запирала дверей. Мало ли, "скорую" надо вызвать.

Я вошла в квартиру и остолбенела, пораженная скудостью обстановки. Все было до того сиро и убого, пахло псиной - до последнего Елениного часа здесь имела надежное пристанище пара бездомных собак, подобранных ею на улице не в лучшие для них времена.

Три фотографии висели в рамках над кроватью: портрет Елены в молодости; потом - она с маленькой Дашей на руках. И третья - Даша, видимо, в "Жизели": вся в белых кружевах, прозрачных юбках - в прыжке застигнута, в полете летучая, как мама.

У окна стояло огромное бархатное кресло - ее затрапезный трон, где она сидела, погружаясь в беззвучное и неопознаваемое.

- Вот ваша папка, - сказала Маргарита и развязала обтрепанные тесемочки.

Запах прошлого изошел от бумаг, что там лежали. Рукопись была отредактирована, сверстана, откорректирована. Подвыцветший оригинал-макет с наклеенными вручную гранками. На обороте каждого листа - причудливые пятна клея. Но сам текст и рисунки, так называемые "синьки", напечатанные блеклым синим цветом, оставались хорошо различимы.

Это был технический макет для типографии с подробными выходными данными, только на последней странице не выставлен тираж. Еще там лежала пожелтевшая записка типографам: "Обрезать заподлицо!".

Отдельно моя фотография - узенький пыльный слайд, где я, окрыленная надеждой, с безумной улыбкой застыла на фоне цветущего амариллиса.

Была даже обложка, наклеенная на картонку - чтобы все видели: книга настоящая, в переплете, на, читатель, бери в руки, читай! Короче, полностью "готовый романс", так и не дождавшийся своего исполнителя.

Что-то гудело у меня в ушах. То ли огонь внутри? То ли это соседи включили пылесос? Я взяла мою папку, обняла на прощание святую Маргариту и, не оглядываясь, побежала по лестнице.

Глупая у меня все-таки привычка, несолидная, стоит разволноваться хотя бы немного - кидаюсь бежать со всех ног, а ведь мне уже немало лет, со стороны может показаться, что съехавшая с катушек тетка убегает из сумасшедшего дома. Она бежит, не разбирая дороги, это же Чертаново, что вы хотите? Грязь, лужи, лед, поздний снег почерневший, а все равно - весна есть весна, и ты дожил до нее!..

Все мое существо затопляли вибрации мира, излучаемые этой Землей.

Я вспомнила, как мы с классом ходили во МХАТ на "Синюю птицу" - в проезд Художественного театра. Елена водила нас. Я все запомнила до мелочей. Особенно антракт, когда я потрогала в оркестровой яме барабанщика за голову. У него была теплая, приятная на ощупь лысина. И все дети стали трогать. А он молчал и улыбался.

Милая моя, дорогая Елена Федоровна, простите меня!!!

Дома я вытащила из папки рукопись и нашла то место, где Елене велели вызвать меня на родительское собрание.

"- Вы должны принять меры и как следует ее пропесочить, - сказала Евдокия Васильевна. - Поскольку благодаря "Морю грозному" мы попали в неприятное положение. Нас будут склонять в самых высших инстанциях, и теперь нам не видать как своих ушей переходящего красного знамени "Зарницы".

То, что следовало потом в этой главе, я тщательно замазала белилами, подождала, пока белила высохнут, и от руки написала:

"Елена выслушала ее пустые речи, подняла голову, устремив свой взгляд прямо в пасть тигра, и произнесла своим великолепным голосом:

- Вселенная, безбрежный космос, великая земля и я, Елена Федоровна Голицына, живущая в этом мире. Один удар моим посохом - и все это разлетелось на мелкие кусочки. Так мы должны встречать смерть, а также иметь дело с непослушными людьми и собственной тщедушностью".

Дальше я принялась искать золотую нить единства, проходящую через факты и события наших судеб, и вдруг стала изумленным свидетелем того, как все пошло-поехало иными дорогами, стезями, руслами, артериями, трассами, колеями и тропинками... Как в поступательном движении постепенно возникло и окрепло движение вспять. Причем одновременно - я это почувствовала! - происходило сглаживание острых углов на точильном камне небес.