Марина Москвина - Между нами только ночь

Наверное, и правда, теперь уже не время для страха, как говорил Тот, кто пришел за Богородицей, когда настала пора, - ...а время для любви.

Возвращаюсь домой - звонит мама, приехал из Саратова ее бывший муж Серафим.

- У меня мужья такие смешные, - говорит она, - и бывший и нынешний! Я им рассказываю что-нибудь, а у них, у обоих, глаза слипаются! Я им: "Ну, ложитесь, спите!". А они: "Нет, мы чай пойдем пить!". Умора!

Так вот этот наш Серафим написал книгу под названием "Бои и сражения Наполеона", которая вышла в солидном военном саратовском издательстве. Она огромная, тяжеленная, Серафим ее сорок лет писал, десять - издавал, а теперь привез в Москву дарить двоим своим лучшим друзьям. Но оказалось, что один ослеп, а другого давно нету на белом свете.

Как же можно откладывать все в такой долгий ящик?

Нет, понятно, человек царит в преходящем. Его слава эфемерна. Если хотя бы попробовать осмыслить это, вся наша суета исчезнет, уступив место полному благородства безразличию. Несколько лет, черт побери, я прожила в ожидании какого-то упоительного сообщения. Кажется, достаточно, чтобы погасить всякую надежду.

- Да! - сказал Юрик, тщательно обследовав погрызанную картинку. - Это следы собачьих зубов и слюней. К тому же она перемазана с двух сторон в помете какой-то крупной птицы. Мое терпение иссякло. Звони Елене и говори, что ты расторгаешь с ней договоренность!

Я стала звонить, я звонила на протяжении получаса, собравшись с духом, набравшись смелости, будучи на сильном взводе, решившись перейти Рубикон и сжечь корабли. Все время было занято. В конце концов обнаружилось, что я набираю свой собственный номер.

Тогда мы с Юриком поджарили яичницу, съели по бутерброду с сыром. И вот я, увы, уже не с тем запалом набрала ее номер.

Она взяла трубку.

- Алло?

Я почему-то не сразу откликнулась.

- Алло!..

- Елена Федоровна? Это Маруся.

- Ну, здравствуй, Маруся, - сказала она своим голосом ночным.

Как странно, что мир катится в тартарары, в тумане предвечного хаоса рушатся цивилизации, а голос человека остается неизменным.

- Звоню вам сказать, что расторгаю нашу договоренность, считаю себя свободной и прошу вас отдать мне рукопись.

- Я что, тебе мало заплатила? - спросила Елена, помолчав.

- Без денег, конечно, не проживешь, - говорю, - но не для этого я написала свою книжку.

- Тогда тебе придется вернуть гонорар.

- Любой издательский договор истек бы за это время. Вы не знаете законов об авторских правах.

Юрик мне подсказывает:

- Я буду с вами судиться.

- Я буду с вами судиться! - говорю я.

Она сказала:

- Судись.

Тогда я решила забыть об этой рукописи. Забыть и все. Ну, не судиться же с ней, в самом деле! Тем более я тот еще сутяжник. Недавно один мой знакомый писатель - боец, не чета мне! - рассказывал, как ему где-то отказали в виски, он пошел в другое место - ему и там тоже отказали, он в третье отправился, ему опять отказали!

Я говорю:

- Да что ж это за наваждение! Такому человеку заслуженному в трех местах отказали в виски!!!

- Не "в виски", дура! - воскликнул он. - А В ИСКЕ!!! Я тебе рассказываю, как я ходил по судам, а не по кабакам, идиотка!.. Ты и представить себе не можешь, что я уже три года живу на компенсацию морального ущерба!..

Я немного еще погоревала, потом думаю: чего я буду горевать, хрен с ним, мне уж давно пора прибегнуть к технике разочарования. Где ты, подбадривающая трость Гуй-шаня? Опустись на мое плечо, ибо я опять забыла (хотя сколько раз твердил мне в прошлых и позапрошлых кальпах Желтый Владыка!), что важна не честность и преданность, а смутность и непредсказуемость.

Давно сочинил Он свою книгу, давно достиг просветления, а книга Желтого Владыки все еще не вышла в свет, не достигла глаз читателей.

- Настоящая книга не должна быть напечатана, - Он когда еще объяснял мне. - Мудрые мысли не могут быть прочитаны. Брось эту затею с книгой, не трать попусту времени. Жизнь слишком быстра для слова. Любое наше утверждение вмиг окажется чучелом птицы, чей стеклянный глаз бессмысленно уставится в пустоту. Иди в Царицыно или в другой какой-нибудь парк, там еще не все листья облетели. И посмотри на деревья.

Когда-то, когда я отдала "Загогулину" Елене, у нас за стеной появилась маленькая девочка, она часто плакала ночами, была крикунья, потом - нетрудно догадаться - ее стали учить на фортепиано. А вчера за стенкой случился скандал, и я отчетливо услышала, как она сказала твердым голосом:

- Старики, если вы будете давить, я уйду из дома!