Марина Москвина - Мусорная корзина для алмазной сутры

- Иду, иду!

А сам не открывает. Он решил быстро и незаметно съесть листовки.

Когда полиция ворвалась, он съел почти весь тираж. Осталось несколько листовок. Полицейские схватили их и жадно стали читать. Там было написано:

Если идет дождь

Пусть идет.

Если грянет буря

Пусть грянет.

Оба полицейских, прочтя листовку, обрели просветление, которым они, как всякое живое существо, изначально обладали, но были погружены во мрак неведения.

В то же мгновение в их полицейских сердцах вспыхнуло ответное стихотворение - одно на двоих - об Истинной Реальности и иллюзии, движении и покое:

Арестовали тебя

Или нет,

На свободе ли

Или в темнице,

Ты - океан, который не знает вериг!

- продекламировали полицейские. С этими словами они сдали деда в участок и отправили на каторгу.

11. Будучи в заключении, мой дед оказался в камере с образованнейшим человеком своего времени. Звали его Карл Иосифович Сафьяни. Двадцать иностранных языков он знал в совершенстве, а остальные тридцать четыре так-сяк: умел на них читать и писать.

Шесть долгих лет просидели они в одной камере со Степаном. И все свободное время уважаемый профессор Московского университета Карл Иосифович Сафьяни посвящал тому, что обучал Степу разным иностранным языкам: английскому, польскому, итальянскому, латинскому и древнегреческому, даже персидскому и японскому.

Дедушка Степан оказался на редкость способным и трудолюбивым, он не только все схватывал на лету, но и очень старался, учил слова, записывал в тетрадочку, и они подолгу с Карлом Иосифовичем упражнялись в устной речи. К концу заключения Степан уже с гордостью подумывал про себя, что попал он в тюрьму совершенно необразованным пролетарием, простым чаеразвесчиком (он работал на чаеразвесочной фабрике), а вернется интеллигентом, как Карл Иосифович Сафьяни - широко образованным человеком своего времени.

Он даже поделился с Карлом Иосифовичем своими мечтами, что когда он выйдет отсюда, то не составит ли Карл Иосифович ему протекцию на должность преподавателя иностранных языков, ну, он пока не знает куда - в гимназию или Московский университет...

- Да тебя, Степа, Кембридж примет как родного! - подбадривал его Карл Иосифович. - Я уж не говорю про Сорбонну.

И вот пришла им пора прощаться. (Дедушку выпустили намного раньше.) Обнялись они на прощанье, Степа чуть не плачет от благодарности к своему учителю - такие тот перед ним раздвинул неслыханные горизонты.

Гремя ключами, конвоир открыл тяжелую дверь.

И тут Карл Иосифович говорит:

- Степа, послушай, я перед тобой виноват.

И признается, что все, чему он его научил, - полная туфта, он это на ходу придумывал и шесть лет дурил дедушке мозги.

- Как? - проговорил изумленный Степан, буквально не веря своим ушам. - Вы же профессор!..

- Это моя кличка такая "профессор", - отвечает Карл Иосифович. - А сам я карточный шулер, карманник, мошенник и шарлатан. Плохо я поступил с тобой, он говорит. - Но ты, Степа, зла на меня не держи. У меня есть смягчающее обстоятельство: все, чему я тебя учил, мне потом самому приходилось заучивать, иначе нам бы с тобою не удавалось так ловко упражняться в устных беседах.

- Нет, это как понимать? - говорит потрясенный Степан. - Вы хотите сказать, что все, чему я учился шесть долгих лет - столь прилежно и старательно, - этого... вообще... нет в природе?!!

Карл Иосифович молча развел руками.

- Ни вашего "английского", ни "японского", ни "персидского"?.. Ни "древнегреческого", ни "итальянского"??? - перечислял Степан побледневшими губами, прямо на глазах из широко образованного человека своего времени превращаясь обратно в темного пролетария и простого чаеразвесчика.

- Степа, - сказал Карл Иосифович, отступая за конвоира, - прости, я хотел пошутить, я слышал, в тюрьмах давали подобные уроки интеллигенты и аристократы, если сидели с такими лопухами, как ты. Но ты, Степа, до того устремился к знаниям, что напрочь отрезал мне путь к отступлению. И тогда я сжег мосты.

- Ах ты, сукин сын! - закричал возмущенный Степан и только хотел Карла Иосифовича двинуть по физиономии, как внезапно от страшного потрясения в своем собственном сознании вдруг узрел природу Будды!

Тут в душе у него вместо жажды мести и безумного желания напоследок хорошенько отдубасить Карла Иосифовича расцвела звенящая тишина, мир, блаженство и великое сострадание к каждой маковке на Земле, в том числе и к вооруженному до зубов конвоиру и этой шельме Карлу Иосифовичу.