Борис Можаев - Дождь будет

- Пастухи! - радостно всплеснув руками, подсказала проворная старушка в облезлом мужском пиджачке. - Эти "шумел камыш" играют, а те на другом берегу в кустах сидят. Эти наигрались да уснули. Те сети стащили, а колья от сетей в костер погоревским положили. Пусть, мол, погреются на заре.

- Смеху что было!..

- Озорники, вихор их возьми-то!

Смеялись дружно... В Пантюхине воровство сетей считается простой шалостью. Потом все бабы враз заговорили о деле, ради чего они и побросали грабли, увидев председателя.

- В столбовской бригаде вчера ячмень давали?

- Давали, - ответил Николай Иванович.

- По сколько? По два пуда на едока?

- По два.

- А нам когда дадут?

- Чем Пантюхино хуже Столбова?

- Завтра и вы получите.

- А чего-то говорят, будто из района запрет поступил?

- Не давать, мол, колхозникам ни грамма зерна, пока с государством не рассчитаются!

- Значит, столбовским дали, а нам нет?

- Тогда пускай они и работают.

- А мы и на работу не пойдем!

Николай Иванович поднял руку, и шум утих. "Вот тебе и бабье радио! И когда только узнать успели?" - подумал он. Запрет на выдачу зерна колхозникам и в самом деле поступил от Басманова. Но Николай Иванович запер эту бумагу в сейф. И все-таки выдали "секрет".

- Я вам сказал, что завтра получите. А нет - наплюйте мне тогда в глаза.

- Ой, Николай Иванович! Смотри, нас много... Заплюем!

- А може, слюна у кого ядовитая? Глаза лопнут.

- Никола-а-ай Иванови-и-ич! - вдруг, покрывая бабий гвалт, ухнул кто-то со стороны речки хриплым басом.

Все оглянулись; там, на дощатой "лаве" стоял Терентий, сторож со скотного двора, и махал рукой. За разговором никто не заметил, как прошел он всю "лаву" и теперь стоял на самом конце, широко расставив ноги в резиновых сапогах, как будто в лодке плыл. Терентий был стар и худ, синяя распоясанная рубаха просторно висела на нем, как на колу.

- Ну, чего машешь? - крикнул ему председатель. - Иль сам не можешь подойти?

- Не могу! Далее поручня нет! Боюсь оступиться... Упора в ногах нету-у.

- Говори оттуда! Чего тебе?

- Басманов тебя разыскивает... В правлении сидит!

- Кто тебе сказал?

- Мяха-аник! Из клуба... Послал за тобой.

- А что он сам не прибежал?

- Грит, некогда. Аппарат разбирает.

- Я ему ужо разберу. - Николай Иванович длинно и затейливо выругался. Ну, ладно, бабы, работайте! - и повернул к машине.

Но перед ним выросла сутулая широкоспинная баба Настя Смышляева. На ней был темный, в белую горошинку платок, повязанный плотно и низко, по самые глаза. Глядя куда-то в ноги председателю, она глухо и безнадежно спрашивала:

- Как же насчет паспорта, Николай Иванович? Иль моя девка пропадать на ферме должна?

- Пока у нас на фермах никто еще не пропал. И черти вроде не таскают людей. Вы вот до старости дожили. И ничего! Крепкая.

- Обо мне-то уж Арина мало говорила, - сказала баба Настя. - А ей двадцать один год. Пожить хочется.

- Ну, кто ей не дает? Пусть живет себе на здоровье.

- Ей замуж пора. А за кого она здесь выйдет? Небось других отпустил... Вон Маньку Ватрушеву.

- Так у Маньки аттестат, голова! Она среднюю школу окончила. В институт поступила. А твоя дочь прошла четыре класса да пятый коридор.

- А чем она хуже других? Дай паспорт! Хоть на фабрику устроится.

- Да не могу же я всех отпустить из колхоза! Кто же тогда землю останется обрабатывать? Небось вы-то недолго продержитесь. Вон, посмотри на своих подружек-то.

- Настя! Ну что ты человеку дорогу загородила? Отойди прочь! - крикнул кто-то из толпы.

- А мне что, подружки? Мне дите устроить надо, - упорно стояла на своем баба Настя. - Дай паспорт!

- Да не могу я, голова! Прав у меня таких нет. Севка, заводи машину! Николай Иванович обошел бабу Настю и крикнул бабам на прощанье: - Вы хоть из болота вытащите тракториста.

И уехал.

- А зачем его тащить? - сказала Дуня-бригадирша. - Он в воде-то скорее проспится. Чай, не зима.

- И то правда. Пошли, бабоньки!

Басманов был всего на три года моложе Николая Ивановича, но На вид в сыновья ему годился. Этот был и сед, и лыс, оттого брил голову, а Басманов еще черноволос, подтянут, с жарким взглядом желтых монгольских глаз на широком скуластом лице. Обоим им перевалило за сорок; но Николай Иванович и телом раздался, и осел на месте, а Басманов круто шел в гору.

Десять лет назад и тот, и другой начинали свой руководящий путь председателями колхозов. Николай Иванович был до этого директором школы, а Басманов инструктором райкома. Упряжка-то была у них одинаковая, да тягло разное. Если Николай Иванович тянул битюгом, упорно глядя под ноги, в землю, то Басманов сразу рысью пошел и ноздри держал по ветру. Он первым в области кормокухни построил. Первым коров обобществил... Первым построил кирпичные силосные башни. И хотя потом коров снова роздали по колхозникам, а кирпичные башни за ненадобностью растащили по кирпичику на печи, Басманов был уже далеко. За новые прогрессивные методы был выдвинут в председатели райисполкома. Он шел рысью, не сбиваясь, как хороший бегунец. И та пыль, которая поднималась за ним, не достигала и хвоста его. Пыль опадала на дорогу да на обочины, а Басманов шел вперед. Он отличился и на должности председателя РИКа - три с половиной плана по мясу сдали. Орден повесили на грудь Басманову, повысили в секретари райкома. В новый район послали - поднимать, подтягивать. А в тот район, где он хозяйничал, спустя полгода тоже новых руководителей прислали "поднимать и подтягивать". И Басманов "поднимал"... Первым в области травополье уничтожил, все луга распахал. А когда начался падеж скота, трех председателей колхозов поснимали с работы, Басманова же послали на учебу.