Борис Можаев - Как мы отдыхали

- Сергачевские.

Село Сергачево лежало в трех километрах от Тиханова.

- Что ж они, на автобусе ездят?

- На грузовиках.

- Весело живете, - говорю.

- Не жалуемся.

Мы остановились возле щитового финского дома, покрашенного в желтый цвет.

- Зайдем, - кивнул Володя. - Это мое жилье.

Дом как дом - ничем не лучше других; веранда с крылечком под козырьком, сарай за домом, а впереди палисадник, обнесенный штакетником: молодые яблони, приземистая кустистая черноплодная рябина, аккуратные грядки клубники.

- Чей сад? - спрашиваю. - Кто садил?

- Сад мой, а дом казенный.

- Значит, надолго осел.

- Не в том дело. Просто я терпеть не могу оголенные дома. Крестьянская привычка: где живешь, там и сад ростишь. Это, знаешь, вроде зуда в руках; как иная бабка без веретена или вязальных спиц сидеть не может, так и я... Эти яблони из рязанского питомника привез - семилетки. А за рябиной в Мичуринск ездил.

Он отпер дверь под английским замком, снял в сенях со стены брезентовую куртку и стеганую фуфайку.

- Выбирай, что по душе, - подал мне.

- Зачем? - спросил я удивленно. - И так жарко.

- Пригодится. Зори у реки холодные, - нехотя ответил он, захлопывая дверь.

Мы прошли задами к ветлечебнице. Здесь было пустынно и безлюдно. Двери на замке. В левом крыле окна выбиты.

- Это что? Ребятня хулиганит?!

- Нюрка Селезнева разбила, - сказал Володя, заглядывая внутрь, потом пояснил: - Санитарка эпидемстанции.

- Ненормальная, что ли?

- По пьянке... Они тут с врачом вдвоем хозяйничают. Он у нас и ветврач и эпидемиолог. Холостой... Путался с ней. Кто их знает - видать, поссорились. Он ее хотел уволить. Она напилась с утра пораньше и пошла окна бить. Да орет на все село: я ему, говорит, не только окна - глаза серной кислотой выжгу. Он и укатил на сборы.

Володя подошел к гаражу, с минуту поколдовал над замком и открыл ворота. В гараже стоял "газик" с зелеными крестами на боках и с длинной белой надписью по брезенту: "Ветеринарная скорая помощь". Мы сели в него и поехали.

Сперва мы приехали на пантюхинские луга. На станах у самой реки человек пять обступило крашенную в кирпичный цвет прицепную машину, похожую на перевернутую телегу - колеса у нее были выше платформы. Оказалось, это прессовально-подборочная машина, и она испортилась: не подавало проволоку, отчего сенные брикеты разваливались.

- А ну-ка, дай попробую! - Володя засучил рукава и полез копаться, как заправский механик; то ложился на спину и под колеса заглядывал, то теребил барабан с намотанной проволокой. Наконец сообразил: - Да у вас секач не работает. Ну?! Глядите... Во-первых, скоба не захватывает проволоку, а во-вторых, она сползает... Не режет! Ну?

Секач исправили, машину запустили, и только потом Володя спросил:

- Батурин не был у вас?

- Был. За механиком уехал. Пресс чинить.

- Куда уехал?

- В контору, куда ж еще? Оттуда вызовет.

- Понятно... - он оглядел собравшихся и неожиданно спросил: - Чьи мотоциклы?

- Бригадиров один. А другой вон, Ивана.

- Николай, можно покрутиться? - спросил он сидящего на траве бригадира, одутловатого детину в замызганной кепочке и в белом тельнике.

- Валяй! - сказал тот и протянул ключ.

Володя завел мотоцикл с коляской и стал выписывать круги, опираясь на левую ногу, как на циркуль.

- Круто берешь! - крикнул кто-то. - Смотри не кувыркнись.

- Не таких объезжали, - сказал Володя.

Потом перешел к другому мотоциклу, без коляски. Этот завел не спрашиваясь: покрутил ручку, погазовал на месте и вдруг как откинется назад, как гикнет - и с ревом полетел на одном заднем колесе, держа переднее на весу.

- Эк, дьявол! Как рысак берет, с ходу!

- Кра-асиво.

- Отчаянная башка, - раздались голоса.

Я залюбовался его лихой и какой-то хваткой посадкой; белая рубашка пузырем вздулась на спине, плечи развернуты, голова запрокинута назад, глаза сощурены... А ноги сами по ветру летят. Разойдись, кому жизнь дорога!

Ладный мужик, ничего не скажешь. И ходит хозяином: поступь резкая, но пружинистая, легкая и взгляд снисходительный - только бровями поведет да веки чуть приспустит: "В чем дело? Какие могут быть затруднения?"

Батурина нашли мы в Пантюхине, в колхозном правлении. Это был дюжий мужчина в желтой чесучовой паре - пиджак с запасом, каждая штанина что твоя юбка, словом, костюм мог принять в себя еще одного мощного Батурина. Брови рыжие, косматые, нос толстый, голова красная, выбритая до блеска, как у Григория Котовского. Ну и, конечно, соломенная шляпа... Правда, покоилась она не на голове председателя, а лежала на его просторном столе.