Борис Можаев - Полюшко-поле

- А что же генерал-губернатор? - спросила, улыбаясь, Надя.

- Он был человеком принципиальным. Не захотел он срамиться перед народом - просить взаймы хлеб у соседей. Он умер в гордом одиночестве. Собственно, мертвым-то его никто и не видел. Приказал он натопить пожарче баню, залез на полати, на самую верхнюю полку... И испарился. Растворился в окружающей среде, так сказать. В этом вся загвоздка.

- Забавно! - Надя засмеялась. - А насчет восьми вершков вы все-таки загнули.

- Вы так думаете? - Песцов взял ее за руку, снял перчатку, сжал захолодавшие пальцы и спросил, заглядывая ей в глаза: - А вы помните февральский пленум сорок седьмого года? Да нет, где же вам! Вы тогда еще в начальную школу ходили. А я студентом был, Тимирязевки. На том пленуме постановили: всюду пахать только на двадцать-двадцать два сантиметра. Мы же понимали, что это - преступление перед землей. Но что вы думаете? Нашелся кто-либо из профессоров или хотя бы из студентов, кто поднялся на кафедру, да крикнул: "Как они смеют?!" Черта с два! Зато иные нашлись, которые от восторга млели и кричали: это новая глава в науке! Вот ведь какая штуковина, эта семинарская логика моего генерал-губернатора, - она и подобные восторги предвидела. И молчание оправдывала. Как же? Это ведь все - единство взглядов! Монолитность общества, так сказать...

- Вы что же, против единства? Против разумного распределения?

- Ни в коей мере! Я только против того, чтобы это делалось за счет ограничения.

- Но разве это возможно?

- Я понимаю, что вы хотите сказать! - горячась, воскликнул Матвей. Нельзя добиться единства без ограничения. Нельзя распределять блага на всех, без ограничения каждого. Так?

- Примерно...

- Так пусть это ограничение изберет себе каждый в разумных пределах. Вот тогда и настанет добровольное объединение общества... то самое братство, к которому мы стремимся.

- Но где же мерило разумного ограничения? Нет ничего труднее установить его каждому для себя.

- А кто сказал, что построить идеально-разумное общество - легкое дело? Его нельзя построить, не решив попутно другой задачи: каждая личность должна определить сама меру своих возможностей и своего ограничения. Иными словами, каждый человек должен сам выбирать степень своего участия в общественных делах. Поймите, весь фокус в том, что не общество должно ограничивать человека, а он сам себя, естественно, строго соблюдая законы; а общество обязано давать ему полную возможность проявить себя, так сказать. Вот это и пугает людей с семинарской логикой. Они понимают: чем больше выбор у человека, тем ему труднее. И главное - управлять им труднее. И не верят они, что человек способен выбрать для себя то, что нужно. Не верят они ни в людей, ни в бога, а верят только в самих себя, в свое всемогущество. Вот почему мой генерал-губернатор отобрал у своих подопечных и хлеб, и право выбора. Он все решал за них сам. И верил, что он сделал это для блага народа. И не забывайте, что он растворился в окружающей среде. Он присутствует всюду незримо, аки бог.

Надя рассмеялась, потом возразила:

- Не верил он в это благо народа. Плевал он на него с высокой колокольни. Но мы-то... ведь что-то же надо делать? Не сидеть сложа руки, не ждать, когда этот индивид сам созреет, как яблоко.

- В том-то и дело, что вы не сидите сложа руки. Вы начали интересно, чрезвычайно! Это закрепление земли за звеньями вроде автономии колхозников. То есть вы их выводите на самостоятельную дорогу. Каждого! И они теперь должны многое решать сами... Личность свою должны определить... Интересно! Я непременно буду вас поддерживать.

- Спасибо.

- Вы дали мне в поле хороший урок. Я ведь и раньше ломал голову, думал... Все искал: где же собака зарыта? Поначалу мне казалось: надо вырастить какой-нибудь новый, мощный сорт пшеницы или сои, подарить его колхозам - и все дело наладится. Ведь было же раньше знаменитое сибирское масло, которое подняло хозяйство. На весь мир гремело! Кстати, вы знаете эту историю с маслом?

- Нет.

- О-о, тут целая поэма! В конце прошлого века Николай Лукич Скалозубов приехал в Тобольскую губернию. Земля обильна и богата, а отдача невелика. Вот и решил он развить маслобойный промысел. Травы - море-океан. Да в пояс, да богатейшего ботанического состава! Он сразу понял - с таких кормов будет не масло, а духи Коти. Вот он и завез быков ярославской породы, коров вологодской да шарнгорстов... Да скрестил все это с местной сибирской коровкой. И такую породу вывел - что прямо мечта. По жирности молока голландцев переплюнул. Настроили маслобоен... И отправили сибиряки свое масло в Западную Европу. И что же? Эти европейские маклеры сразу оценили высокие качества сибирского масла и стали выдавать его за голландское. Сибиряки - скандал! Тогда же пустили в газетах утку: сибиряки, мол, подмешивают в свое масло бараний жир. Не покупайте его! Николай Лукич добился на копенгагенском контрольном пункте публичной проверки сибирского масла. Собрались эксперты. Проверили... Масло оказалось самого высокого качества. Выше голландского. И спрос на него появился колоссальный. Вот и я думал поначалу: вырастить надо новый сорт, отдать колхозам - те и заживут... Четыре года работал я на селекционной станции вместе с Костиковым. Знаете такого селекционера?