Борис Можаев - Тонкомер

Прихожу, а та комната вроде бы уж и не та; теперь она прибрана, и словно все повеселело: на окнах занавесочки, кровать под голубым покрывалом, над кроватью висит картина "Неизвестная" Крамского, из "Огонька" вырезала, и то место в дощатой перегородке, где были большие щели, завешено ковриком.

Наташа возле порога сидит на скамеечке и расчесывает и прихорашивает ту самую девочку, которая смотрела в щель сквозь перегородку. А рядом тазик с водой, где вымыта была эта девочка. И дочка наша спит посреди кровати.

- Молодец, - говорю, - Наталья. Сейчас я кроватку для Люськи смастерю. - А про то, что Редькин сказал, и не заикаюсь. И она молчит. Каждый свое делаем и молчим.

Под вечер уже с улицы донеслось хриплое пение: "Кээк умру я, умру ды пыхаронят меня..." Потом кто-то загрохал сапогами по коридору, и в дверях наших появилась волосатая личность в расстегнутом пиджаке и в замызганной рубахе. Это был наш сосед кузнец Сергованцев. Ухватился руками за косяк и любезно эдак осклабился:

- А, соседушек бог послал! Добро пожаловать к нашему шалашу.

А дочка подбежала к нему и дернула его за полу. Он ажно удивился:

- Дочка! Кто же тебя так убрал-то? - И вроде бы протрезвел в минуту. Присел у порога на пол, стал гладить ее по голове и приговаривать: Пожалели тебя, значит. Эх ты, моя сирота-сиротинушка! Вы уж извините за беспокойство. Мать схоронили, вот она и прибивается, как ярочка, к чужому табуну.

- А что с ней? - спросила Наташа.

- Аппендицит! Хватились поздно. Везти на операцию, а дороги нет. Пока на этой чертовой волокуше везли - она и скончалась.

Кузнец ушел, а я снова за свои раздумья. Все мои мысли как бы разбились на две группы. Первая кричала: "Ты омещанился! Ты поддался бытовой трудности!" А вторая спрашивала: "А в чем виновата жена? Разве она в этот барак ехала?".

- Но ведь бывают же временные трудности? - перебил я Силаева.

- Вот-вот! - с живостью подхватил он. - Я тогда точно так и думал. Мол, какого черта в самом деле - это же временная трудность! Очень удобный сучок, за который мы часто хватаемся. Но подо мной он тогда сразу обломился. Для директора леспромхоза и для вас - это все временные трудности. А для кузнеца Сергованцева какие ж это временные, когда из-за них он жену свою похоронил? Дочь его на всю жизнь сиротой осталась!

Он машинально протянул руку к тому месту, где стояла водка и, не найдя ничего, смущенно кашлянул, затем взял папиросу и долго молча курил, опершись подбородком на колени.

- Может, вам не интересно все, что я рассказываю? - спросил он раздумчиво, не глядя на меня.

- Нет, почему же? Рассказывайте, пожалуйста, - попросил я его.

- Ну, хорошо, я постараюсь покороче, - сказал он, поднимая голову. - С этого же дня захандрила моя Наташа. Правда, вечером нас позвали в гости. Пришел тот самый парень, который в барак нас провожал, Елкин по фамилии. Я из-за этого парня потом в скверную историю попал. А в тот вечер приходит он, зовет в гости. Говорит, начальник за вами послал. Нынче получка, план перевыполнили. Прогрессивка! У Ефименко собрались. Без вас, мол, не начнем. И чтоб с женой приходил.

Я смотрю на Наташу, она же только плечами пожимает, и на лице такая обида: сунули, мол, в этот барак, да еще веселись с ними за компанию. Но ответила чинно-благородно: "Спасибо! Но у меня ребенок. Куда я от него?"

А тут опять появился кузнец Сергованцев, видно, слыхал наш разговор: "Познакомиться надо, - говорит. - Да и выпить не грех с дороги-то. Ефименко у нас передовой. А насчет ребеночка не беспокойтесь: Манька возле него посидит. А заплачет - я ему соску дам".

Ну и пошли мы к Ефименко. Дом у него большой, пятистенный, с подворьем, сараем, с тесовыми воротами. У порога встретил нас сам хозяин, такой плотный подвижный мужик, лицо еще свежее, крепкое, а волосы седые. И хозяйка ему под стать: широкоплечая, сильная, а на лице такая тишь да благодать и полная покорность.

- В горенку пожалуйте, в горенку, - приглашали они нас в два голоса.

За нами сунулся было и Елкин. Но хозяин поймал его за шиворот у порога и сказал ему:

- А ты ступай в избу!

И потом жене:

- Настасья, налей ему водки!

А сам с нами вошел в горницу. Там за накрытым столом уже сидели Редькин и хмурый чернявый мужчина лет под сорок. Это был бригадир грузчиков Анисимов.

- Новый мастер! - представил меня Редькин.

Анисимов подал мне руку и усмехнулся:

- А я старый бригадир. - И, эдак хитровато щурясь, спросил Наташу: - Ну как, нравится вам дом-то? - и руками развел.

Наталья впервой за день улыбнулась. Нравится, говорит.