Борис Можаев - Трое

Ольгин где-то мимоходом подбил пару крохалей и теперь варил их в котле целиком, словно карасей. Впрочем, у него все варится на один манер: и уха, и суп, и каша; сначала в котел наливается вода, потом все остальное разом. Четыре рослые собаки крутились возле костра, огрызаясь и повизгивая.

- Узнали, что пишет сам-то? - допытывался Ольгин.

- Про Бохай пишет. Царство такое было в здешних краях, да погибло давным-давно.

- Погибло, - отзывается Ольгин и, помешивая ложкой в котле, спокойно добавляет: - Все помрем.

Через несколько минут, разливая суп, он заметил:

- Видная она женщина. Потомство от нее хорошее будет. Я, грешным делом, люблю крупных баб. И сынам всегда наказывал: не путайтесь с мелкотой. Младший у меня хотел жениться на малышке - я против. Кого ты, говорю, берешь? Посмотри, она тебе под сосок и то не будет. Что ты из нее сделаешь? Одного ребенка выкроишь, а на большее и материалу не хватит. Да и род наш измельчишь.

- И послушал он?

- Видать, не любил. Уж если полюбил, не отговоришь: тут хоть тресни, а человек по-своему сделает. По себе сужу. У меня батя строгий был в молодости. Но уж чего я, бывало, задумаю, так сделаю. Хоть шкуру с меня спусти.

- А на что она, твоя шкура-то? - прошамкал дед Николай с крыльца. Чай, сапоги с нее не сошьешь.

- Значит, кто полюбит, тот сделает по-своему?

- Непременно сделает, - уверенно произнес Ольгин.

В этот вечер нам так и не дали поужинать. От села прибежали полдюжины босых ребятишек и наперебой затараторили:

- Дядь Иван, лес горит!

- Врете, чертовы дети! - Ольгин кинул ложку.

- Не, дядь Иван! Возле Шумного переката горит... Председатель послал за вами.

Ольгин бросился в амбарушко, выкинул оттуда пару лопат, топор и сердито крикнул:

- Что сидишь? Бери лопату!

Топор он засунул за ремень. Мы разобрали по лопате и побежали к селу. Впереди нас с лаем неслись ольгинские кобели, за ними ребятишки, и замыкали всю эту шумную ораву мы.

Возле правления артели на берегу Бурлита толпился народ. Тыхей раздавал всем лопаты и что-то кричал. Тут же на воде покачивались три бата и несколько оморочек. Подбежав к толпе, Ольгин спросил председателя:

- Где горит?

- За Шумным перекатом.

- Чего же вы стоите?! - гаркнул Ольгин. - Марш в лодки!

Он с ходу прыгнул в оморочку и оттолкнулся шестом на быстрину. Лодочка глубоко осела под его грузным телом и стремительно понеслась в беспокойную толчею переката. За Ольгиным стали прыгать в баты удэгейцы, подгоняя друг друга короткими взрывными восклицаниями: "Га! Га!"

В этой толпе, к своему удивлению, я увидел Нину; на ней были черные шаровары, хромовые сапоги и полотняная куртка.

- Едем вместе! - крикнула она мне с какой-то ребяческой радостью.

Я подал ей руку и помог спрыгнуть с берега в бат.

- Стасик, до свидания! - замахала она руками, и только тут я заметил Полушкина. Он стоял поодаль от людей в своей ковбойке, уперев руки в бедра, и спокойно наблюдал за происходящим. Нине он едва заметно кивнул головой.

- Ему нельзя ехать, - словно оправдывая Полушкина, произнесла Нина. Ему как раз пишется...

В наш бат село человек восемь. Эта небольшая корытообразная лодка оказалась довольно вместительной и устойчивой. Удэгейцы, стоя, начали отталкиваться шестами. Нина порывисто поднялась на ноге и, вскинув лопату, хотела тоже оттолкнуться от берега. Однако бат закачался, она неловко замахала руками и упала на дно лодки.

- Тебе сиди смирно! - строго предупредила ее пожилая удэгейка, работавшая кормовым веслом.

- Нет, просто невозможно, невероятно усидеть! - проговорила, обращаясь ко мне, Нина.

Суровые сосредоточенные лица удэгейцев, плеск и шум воды на быстрине, лай собак, бегущих вдоль берега, - все это действовало на Нину возбуждающе. Она поминутно обращалась ко мне:

- Смотрите, смотрите, какой страшный залом!

- Вон хлопья пены, как белые утки...

- А что такое перекат?

- Ой, черемуха над рекой!..

Ее радовала и эта поездка на батах, и эта близость тайги, погружающейся в вечерний сумрак, и предстоящее тушение пожара, такое тревожное и романтичное.

Наши баты и оморочки вытянулись в целую вереницу, как в гонках на какой-нибудь регате. В голове этого своеобразного кильватерного строя шел на оморочке Ольгин. Заходящее солнце бросало на воду длинную тень от его высокой фигуры; тень пересекала всю реку и быстро бежала по красноватым стволам прибрежных кедров.

Дым над рекой появился совершенно неожиданно. Сразу за бурной кипенью Шумного переката река круто сворачивает и уходит за отвесные отроги сопки Сангели. И вот над острыми гранитными гольцами сопки вырос перед нами и закурчавился дымный гриб, а над рекой потянуло тревожным запахом гари. Сопка высоченная, с голой вершиной, на которой будто вырубили глубокую чашу, наполненную водой. В том озере утонул, по удэгейскому преданию, охотник Сангели, пожелавший достать для своей невесты небесные ракушки кяхту. Я все это рассказываю Нине; она слушает, крепко вцепившись в мой рукав. А выражение лица ее такое, какое бывает у охотника на тяге: напряженное, выжидательное и алчное.