Владимир Набоков - Бледное пламя

Перевести на свой язык и слог:

Звучит взамен божественных терцин

Бессонницы косноязычный гимн!

"Жизнь -- донесенье. Писано впотьме."

(Без подписи).

Я видел на сосне,

Шагая в дому в день ее конца,

Подобье изумрудного ларца,

Порожний кокон. Рядом стыл в живице

240 Увязший муравей.

Британец в Ницце,

Лингвист счастливый, гордый: "je nourris

Les pauvres cigales"{1}. - Кормит же, смотри,

Бедняжек-чаек!

Лафонтен, тужи:

Жующий помер, а поющий жив.

Так ногти я стригу и различаю

Твои шаги, -- все хорошо, родная.

Тобою любовался я, Сибил,

Все классы старшие, но полюбил

В последнем, на экскурсии к Порогу

250 Нью-Вайскому. Учитель всю дорогу

Твердил о водопадах. На траве

Был завтрак. В романтической канве

Предстал внезапно парк привычно-пресный.

В апрельской дымке видел я прелестный

Изгиб спины, струистый шелк волос

И кисть руки, распятую вразброс

Меж искрами трилистника и камня.

Чуть дрогнула фаланга. Ты дала мне,

Оборотясь, глаза мои встречая,

260 Наперсток с ярким и жестяным чаем.

Ты в профиль точно та же. Губ окромок

Так трепетен, изгиб бровей так ломок,

На скулах -- тень ресниц. Персидский нос,

Тугая вороная прядь взачес

Являет взору шею и виски,

И персиковый ворс в обвод щеки. -

Все сохранила ты. И до сих пор

Мы ночью слышим струй поющих хор.

Дай мне ласкать тебя, о идол мой,

270 Ванесса, мгла с багровою каймой,

Мой Адмирабль бесценный! Объясни,

Как сталось, что в сиреневой тени

Неловкий Джонни Шейд, дрожа и млея,

Впивался в твой висок, лопатку, шею?

Уж сорок лет -- четыре тыщи раз

Твоя подушка принимала нас.

Четыре сотни тысяч раз обоим

Часы твердили время хриплым боем.

А много ли еще календарей

280 Украсят створки кухонных дверей?

Любля тебя, когда застыв, глядишь

Ты в тень листвы. "Исчез. Такой малыш!

Вернется ли?" (В тревожном ожиданье

Так нежен шепот -- нежен, как лобзанье).

Люблю, когда взглянуть зовешь меня ты

На самолетный след в огне заката,

Когда, закончив сборы, за подпругу

Мешок дорожный с молнией по кругу

Ты тянешь. И привычный в горле ком,

290 Когда встречаешь тень ее кивком,

Игрушку на ладонь берешь устало

Или открытку, что она писала.

Могла быть мной, тобой, -- иль нами вместе.

Природа избрала меня. Из мести?

Из безразличья?.. Мы сперва шутили:

"Девчушки все толстушки, верно?" или

"Мак-Вэй (наш окулист) в один прием

Поправит косоглазие". Потом -

"А ведь растет премиленькой". -- И в бодрость

300 Боль обряжая: "Что ж, неловкий возраст".

"Ей поучиться б верховой езде"

(В глаза не глядя). "В теннис... а в еде -

Крахмала меньше, фрукты! Что ж, она

Пусть некрасива, но зато умна".

Все бестолку. Конечно, высший балл

(История, французский) утешал.

Пускай на детском бале в Рождество

Она в сторонке -- ну и что с того?

Но скажем честно: в школьной пантомиме

310 Другие плыли эльфами лесными

По сцене, что украсила она,

А наша дочь была обряжена

В Старуху-время, вид нелепый, вздорный.

Я, помню, как дурак, рыдал в уборной.

Прошла зима. Зубянкой и белянкой

Май населил тенистые полянки.

Скосили лето, осень отпылала,

Увы, но лебедь гадкая не стала

Древесной уткой. Ты твердила снова:

320 "Чиста, невинна -- что же тут дурного?

Мне хлопоты о плоти непонятны.

Ей нравится казаться неопрятой.

А девственницы, вспомни-ка, писали

Блестящие романы. Красота ли

Важней всего?.." Но с каждого пригорка

Кивал нам Пан, и жалость ныла горько:

Не будет губ, чтобы с окурка тон

Ее помады снять, и телефон,

Что перед балом всякий миг поет

330 В Сороза-холл, ее не позовет;

Не явится за ней поклонник в белом;

В ночную тьму ввинтившись скользким телом,

Не тормознет перед крыльцом машина,

И в облаке шифона и жасмина

Не увезет на бал ее никто...

Отправили во Францию, в шато.

Она вернулась -- вновь с обидой, с плачем,

Вновь с пораженьем. В дни футбольных матчей

Все шли на стадион, она ж -- к ступеням

340 Библиотеки, все с вязаньем, с чтеньем,

Одна -- или с подругой, что потом

Монашкой стала, иногда вдвоем

С корейцем-аспирантом; так странна

Была в ней сила воли -- раз она

Три ночи провела в пустом сарае,

Мерцанья в нем и стуки изучая.

Вертеть слова любила -- "тень" и "нет",

И в "телекс" переделала "скелет".

Ей улыбаться выпадало редко -

350 И то в знак боли. Наши планы едко

Она громила. Сидя на кровати