Александр Найденов - Облом

Иван Афанасьевич, отводя глаза в сторону, неловко кивнул головой.

- Ну вот и отлично,- сказала Елена Васильевна.- Можете здесь повесить ваше пальто, и пойдемте на кухню. Извините, у нас тут тесно... я сейчас поставлю греть воду.

Она повернулась и ушла из прихожей, шурша платьем из какой-то толстой, блестящей ткани. Иван Афанасьевич расшнуровал ботинки, и, цепляя за пятку носком, стянул их с ног. Когда он собирался повесить пальто на вешалку, то увидел, что на ней уже висит на плечиках белый плащ Крокодилова. Артюк, побрезговав, нацепил свое пальто на крайний крючок, подальше от этого плаща.

- Поговорить со мной ей надо,- подумал Иван Афанасьевич и усмехнулся.Сорок лет проходили мимо друг друга, отворачивались, а теперь вдруг: надо поговорить...

- Иван Афанасьевич, идите сюда. Найдете сами дорогу?- позвала с кухни Елена Васильевна.

Артюк двинулся по узкому коридору. Справа была открытой дверь в комнату. Иван Афанасьевич посмотрел туда и убедился, что в ней ничего еще не приготовлено к перевозу из морга покойного: в застекленном шкафу блестели золотистой отделкою чешские бокалы и рюмки, на стенах комнаты висели цветастые картины в самодельных деревянных рамках, покрашенных золотой краскою.

- Мазня,- подумал Иван Афанасьевич про картины и направился по коридору на кухню.

- Садитесь, пожалуйста, на какой стул вам удобнее,- предложила ему хозяйка и налила из фарфорового декоративного самоварчика ему чая в такую маленькую красивую чашку, из какой, он подумал, вряд ли можно было напиться за один раз, на прикуску она придвинула ему блюдечко с таким малюсеньким узорчатым печеньем, что наесться им Артюку все равно бы не удалось, даже если бы он сгреб его все с блюдца и засунул себе горстью в рот.

- Угощайтесь,- сказала Елена Васильевна и сама, осторожно взяв с блюдца одно печенье, надкусила его.

- Благадарствую,- ответил Артюк и, отводя взгляд от печенья в ее руке, стал размешивать золотой блесткой ложечкой сахар в своей чашке.

Несколько времени они молчали. Артюк все смотрел на вращающуюся в его нарядной чашке воронку чая. Вдруг снова ему захотелось узнать от Елены Васильевны, точно ли она думала в молодости, что он был способный художник, что у него был, как она выражалась тогда, талант? Не то, чтобы это имело теперь для него значение - а просто, было как-то чудно. Ему показалось странным, что вот существовал на свете простой парень Ваня Артюк, а выясняется, в нем замечали люди кроме его нескладной фигуры, кроме имени и фамилии еще что-то.

- Может и правда, жил в нем талант?- подумал Иван Афанасьевич, вспоминая, как в молодости часто тянуло его рисовать - сидело в нем такое смутное чувство, точно нашептывал ему кто-то, чтобы он немедленно брал в руки кисть. Артюк садился рисовать у окна, прятаясь за простенок: он стеснялся, что с улицы его будет видно.

- Нет уж, какой тут талант?- подумал Артюк.- Кто мог во мне жить? Разве что, она вот, Елена, когда я засыпал, могла в постели нашептывать что-то, внушала мне, спящему, свою ерунду.

Иван Афанасьевич осторожно посмотрел искоса на нее, но расспрашивать ничего не стал - это показалось сейчас неуместным.

- Я вот о чем хотела с вами поговорить, Иван Афанасьевич,- начала тихо Елена Васильевна,- Я уже была нынче, как вы мне велели, в Бюро ритуальных услуг. Узнала у них. Они обещали, что все сделают - я сейчас пойду к ним платить... Представьте только, что они мне сказали, у них нет сегодня готовых гробов. Гроб должен быть свой... Подскажите мне, прошу Вас, Иван Афанасьевич, как же мне с этим быть - просто не приложу ума!..

Иван Афанасьевич поглядел на печенье, которое она держала кончиками двух пальцев и только едва надкусила, обреченно вздохнул и ответил, что он ей поможет. Они условились, что он завтра с утра к ней доставит готовый гроб...

Бредя от Елены Васильевны и глядя себе под ноги, Артюк начал вспоминать, как повстречал он Крокодилова в первый раз. Была ранняя осень два года тому назад. Иван Афанасьевич, отправившись за молоком в магазин, шел по аллее городского сквера с алюминиевым бидоном в руке. На березах в сквере висели пестрые листья - желтые и зеленые, а на землю между березами листья насыпались желтые, шуршащие, радующие. В сквере прямо у всех на виду расположился за мольбертом художник и срисовывал эту аллею с березами. Он был одет в белый длиннющий плащ и в черный берет с высокою тульей и с просторным верхом. За спиной у художника толклось несколько ребятишек. По тому, как уверенно он себя держал, и как смело выказывал на всеобщий суд свою незаконченную работу, он был, решил Иван Афанасьевич, профессионалом, может быть даже членом Союза художников. Подчиняясь своему любопытству, Иван Афанасьевич, направился так, чтобы пройти позади художника. Когда он приблизился к этой группе, художник неожиданно обернулся к нему, и, указывая рукою с зажатой в ней кистью на раззолотившиеся березы в аллее, улыбаясь, спросил: