Года два тому назад, случайно, даже быть может, в шутку, она обратилась в первый раз со словами к радио, представив себе, что ее сын Сергей живет в Москве, работает на радио и с ним она может поговорить вот так, пусть он ее порой и не слышит. Из мужских голосов дикторов ей нравились два, очень между собой похожие и она стала представлять, что это голос ее Сережи. Однако, очень скоро это перестало для нее быть игрой. Ей нравилось думать, что в Москве у Сережи есть квартира, дети, жена, что он ездит на работу в "Жигулях", что он очень вырос, стал высокий и волосы у него все так же вьются. Почти реально она ощущала прикосновение своих ладоней к этим кудрям. Он говорит, смущаясь: "Что ты, мама ?"
- Ничего, ничего, Сереженька, работай,- говорит она ему.- Просто я поправила твои волосы.
Ее чувства по отношению к сыну не были просты. Одна была светлая сторона мысли о том, как Сережа живет в Москве, ее грезы, ее вечерние разговоры с ним около репродуктора. К несчастью, была еще другая сторона, темная, ужасная. Эти чувства всегда поднимались в ее груди с воспоминания об обтянутом побелевшей кожей лобике, раскачивающемся над краем гроба, когда этот гроб подносили к могиле. Дальше она ничего не помнит, потому что перед разрытой могилой, куда люди должны были закопать ее сына, она потеряла сознание.
- Он там?- спросила она на другой день после похорон у своей матери, придя с ней на кладбище.
Та ответила, даже не удивилась:
-Да, он там, Люда.
Но матери ее уже давно нет и больше не у кого ей это спросить еще раз как ей иногда хочется.
- Сережа,- позвала она сына.- Ты ей скажи, если увидишь ее. Пусть она меня не мучает больше. Приходит она ко мне, Сереженька, по ночам и все зовет меня, зовет к себе детским голосом, плачет. Жалуется мне:"Мамочка, что ты со мной сделала." Говорит, что без меня одна очень боится. И я не сплю уже которую ночь и до самого утра тоже все плачу. И мне тоже так страшно. Сереженька, ведь если б была моя воля, то я бы давно уже была с вами.
Каждый вечер в августе мимо дома Петровны проходили студенты-стройотрядовцы, возвращаясь после работы в свой лагерь. Однажды старушка остановила их и спросила, не сможет ли кто-нибудь из них починить радио. Один студент вызвался это сделать. Петровна провела его в дом. Увидав репродуктор-тарелку, паренек даже растерялся.
- Неужели это чудо еще и работало?- спросил он.
- Работало,- сказала Петровна.
- Вы бы лучше сдали его в музей, а себе купите новый приемник, посоветовал юноша.
- Нет, я привыкла к этому. Я его носила в мастерскую. Не взяли. Посмеялись и сказали, что радио не стоит денег за починку.
Старушка прямо на глазах поникла, увидав, что и студент не может ничего сделать. Тот все-таки повертел репродуктор в руках, посмотрел его. Поломка оказалась удивительно простой: отвалился один медный проводок. Студенту понадобилось пять минут, чтобы вытянуть провод из шнура, зачистить и прикрутить его на место. ключили радио в сеть. Оно заработало. Голос диктора разнесся по комнате. Студент только удивился, до чего радовалась
старушка. Она стала предлагать ему деньги за ремонт, он отказался. Потом он увидел в простенке большую икону и спросил:
- Вы верующая ?
- Я-то ?- переспросила Петровна.- Нет. Икона осталась от матери. Я когда работала на заводе бухгалтером, то прятала ее на чердаке. Боялась,что засмеют, если увидят, начнут говорить: "Отсталая ты, Людмила Петровна", а ведь у меня бухгалтерского образования не было и я все дрожжала, что могут уволить.
- Не уволили ?- спросил студент.
- Нет. Теперь я уже на пенсии десять лет.
- Может быть, продадите мне эту икону ?- осторожно спросил студент.
Она подумала и сказала: Знаешь, бери ее себе так.
Студент снова удивился, но икону взял и ушел. Этим же вечером Петровна сидела перед репродуктором и говорила:
- Ты уже давно стал взрослым, Сереженька, ты меня можешь понять. Хочешь,я тебе, только одному тебе расскажу, как все было ?
Радио передавало какую-то музыку, но старушка не обращала на это внимания.
- Когда началась война, тебе было шесть годиков. Отца мы проводили на фронт, ты это помнишь ? А потом принесли нам с тобой похоронку. Многие их тогда получали. И мы остались одни. На заводе в войну работали по двенадцать часов. Я вытачивала снаряды на токарном станке. Осенью, уже под конец смены ко мне идут, говорят: "Людка, твой Сережа заболел. Фая Черноголова, твоя соседка, сейчас велела передать".
Я отпросилась домой. Тогда с этим строго было. У нас Прокопьев мастером был, он разрешил. Помню, на плотине бегу, а сердце так и колотит, так и колотит. Прибежала домой, ты лежишь весь в поту, а температура под сорок. Вызвали доктора. Она послушала тебя и сказала: "Надо его везти в больницу, это воспаление легких". Я так и присела, ноги подкосились. Увезли мы тебя в больницу на их машине. Ты только все постанывал. Я каждый день на работе, а потом бегу к тебе в больницу. А тебе все хуже и хуже. Кашель начался. Кашляешь так, что на матрасе весь согнешься. Приступами, подолгу. И я не знаю, чем тебе помочь, только рядом сижу и реву.
Читать дальше