Игорь Наталик - Стихия

А сама в это время стала делать с Алешей что-то невероятное. Во-первых, расстегнула всю тесную одежду. Напрочь. Потом, как она сказала, хитро улыбаясь, начала его "рисовать". Вначале - лицо. Так уже было однажды летом - травинкой. Затем ее трепетные пальчики спустились ниже и ниже. Вначале мельком, а потом более настойчиво прикоснулась она к тайне, да так и не отпускала бешенный пульс почти до прибытия на вокзал.

Уже перед самым городом поезд задергался в конвульсиях, а опустошенный и мокрый Алеша кубарем полетел в хвост вагона. Он чудом успел к умывальнику до того, как проводница закрыла ключом спасительную дверь.

Во Владике эта девочка, мелькнув раз или два, как-то незаметно исчезла. И на обратном пути Алексей, сколько не искал, не смог ее найти. Имя той девочки он позабыл, а название поезда помнит: "Алая гвоздика".

*

М А Р Т

В юности, когда все решается...

Как-то на мартовские каникулы мы отправились группой "с бору по сосенке" в лыжный поход на Бычиху. К вечеру запуржило, и мы чуть не сгинули, заплутав. Вышли к долгожданной избушке, но умудрились немного поморозиться. Благо, захватили с собой гусиный жир. В славной четверке свежемороженых оказались я и странная девушка по имени Марианна. Обогрелись крепким чаем повеселели. В этой же лесной избушке и заночевали. В большие спальники влезли по трое. А в маленькие - вдвоем. Марианна решительно заявила, что мы, "смертельно обмороженные", должны страдать вместе.

Сама она выбрала для ночных страданий почему-то меня, наверное, как самого здоровенного из всех. Раздеваться мне запретила, даже снимать свитерок, а сама (как только в домике раздались первые две-три храпинки) потихоньку начала освобождаться от всех своих шкурок. Горячим шепотом повторяя мне время от времени, что одежда страшенно давит, что из-за нее трудно дышать - нечем вдохнуть. И вообще дома она спит только так, в одних трусиках.

Потом, потянув зубами за мой свитер, тихо, но веско потребовала отогревать ее дыханием. "Чтобы не пришлось отрезать что-нибудь из помороженного". При этом моя строптивая красавица поворачивалась то одним бочком, то другим, то ложбинкой спины, поднимая то одну руку, то - обе. Так и процеловал ее всю эту бессонную ночь напролет. А трусики наши наутро можно было просто выжимать...

*

А П Р Е Л Ь

Ночь дана, чтоб думать и курить,

и сквозь дым с тобою говорить.

Хорошо... Пошуркивает мышь,

много звезд в окне и много крыш.

"Апрель в разорванной рубашке по редколесью бродит..."

Эти стихи читал в пестрой уютной комнатушке общежития пединститута юный поэт студентке с громадными зелеными глазами. Она поила его кофе с ископаемыми баранками, посыпанными то солью, то маком, то еще чем-то неведомым. И с отличным вареньем, которое приготовила ее мама из волшебной лесной ягоды жимолости, собранной прошлым летом собственными руками недалеко от сопки Два Брата. При этом зеленоглазая страстно уверяла поэта, что, мол, ни за что в жизни не простит себе, если поддастся шелесту слов, беспокойным настырным рукам и соблазнит его, еще такого зеленого и жаждущего, прямо тут же, сейчас.

Все. Больше уже не могу... Хочу... Не могу-у-у.

А в час ночи в комнатку вломились несколько старшекурсников. Хозяйку попридержали в углу. Поэта же долго и тупо били почем зря ногами. Потом выбросили из общежития на улицу, громко захлопнув и закрыв на засов старую фанерную дверь.

Больше он не писал стихов никогда.

*

М А Й

И сдавленный гам, жабий хор гуттаперчевый

на пруду упруго пел.

Осекся. Пушком мимолетным доверчиво

мотылек мне лоб задел.

Потеплело, и горожане оживленно засобирались, готовясь к первым грунтовым посадкам на дачных участках. Заспешил вон из города и Алексей. Кроме солнышка и реки его привлекала таинственная обитательница ранее пустовавшей соседней дачи, которая появилась там вместе с мамой в самом конце прошлого лета. Бог весть откуда взялась эта "смирная" пара. Мама ее, видимо, прикладывается к чарочке, а потом бьет дочку исподтишка: ни криков, ни шума не слышно - все тихо. А дочь тихонечко плачет и плачет.

Они несколько раз виделись буквально мельком, но Алеша успевал заметить ее припухшие нос, губы и постоянно мокрые, неулыбающиеся глаза. О, какие это были прекрасные, необыкновенно глубокие глаза! Про себя он прозвал ее царевной Несмеяной. И вот однажды вечером Алексею послышался легкий шорох. Потом - скрип крылечка. Но двери никто не коснулся. Быстро оделся и открыл ее, противно скрипящую. Свет зажигать не стал, но и при лунном свете кроме заплаканного, как всегда лица заметил глубокие ссадины на нежном плече и тонкую струйку запекшейся под носиком крови.