Андра Нейбурга: Женщина в доме

Я их сжег.

Иногда я настолько отчетливо могу вспомнить ее лицо, будто она сидит напротив. А иногда никак не могу вызвать его в памяти. Чаще всего ее образ возникает, когда я его не жду: за рулем, в постели с Илзе, на работе. А бессонными ночами, когда пытаюсь увидеть его рядом с собой, - он не приходит. И тогда я не могу заснуть.

Мне надо было обрести покой.

Я не заметил, как Серафим достал бутылку самогона, открыл и налил нам обоим. Я не заметил, как выпил свой стакан. Или, может, два.

Не заметил, что рассказываю все вслух - ему.

- А что произошло с Илзе? - спросил он.

- Она... Она была не то. У нас ничего не могло получиться, - ответил я. - Так который же из снимков? Говори. - Серафим внимательно смотрел на меня. - Ну, который?

- Это тебе не поможет.

- Все равно, - сказал я. - Слушай, старик, я тебе плачу. Так?

Серафим ухмыльнулся:

- Сколько?

- Двадцать пять.

Серафим только покривился сильнее.

- Пятьдесят, - сказал я.

- За любимую женщину - мало, - сказал Серафим, - даже за ее фотографию мало.

- Стольник, гнида! - озверел я.

- Хорошо, - вздохнул Серафим. - Но при одном условии. Вторую оставишь мне.

Я согласился.

Серафим медленно потянулся за фотографиями. Взял. Еще раз взглянул на них. Затем выбрал одну, поднялся, подошел к печи, взял спички и поджег. Фотография горела долго, синеватым пламенем. Я сам не заметил, как вскочил.

- Сиди, - сказал Серафим. - Та фотография, что на столе, - на ней женщина.

Я взял ее двумя пальцами дрожащей руки. Бережно, аккуратно.

Вот она. Она. Заключена в этом доме навеки. Моя.

Я швырнул на стол красную сотню и, не попрощавшись, вышел на улицу.

От выпитого самогона было удивительно радостно и ясно в голове, только в ногах чувствовалась легкая слабость.

На другом конце деревни виднелся силуэт церкви с православным крестом. В доме батюшки горел свет. Быть может, он читал Священное Писание.

В небе светила полная луна, и деревья отбрасывали на дорогу черные тени.

Я сел в машину.

Посмотрел в зеркало заднего вида.

В доме Серафима свет уже не горел.

Я знал, что он там, внутри, он и его собака.

Я поставил на скорость, отпустил сцепление и выжал газ.

Прошлое осталось позади, время вновь превратилось в вектор.

Лишь на полпути к Риге я вдруг сообразил, что Серафим мог сжечь и не ту фотографию. Только этого я уже никогда не узнаю.