Виктор Некипелов - Институт Дураков

- Петр Григорьевич, вы получали в академии около 800 рублей. Что же вас толкнуло на ваши антигосударственные действия? Чего вам не хватало?

Я взглянул на нее и понял, что любой мой ответ бесполезен, что для нее человек, идущий на материальные жертвы, невменяем, какими бы высокими побуждениями он ни руководствовался при этом..."

Я полностью согласен с Петром Григорьевичем. Уверен, что и к тому времени, когда я наблюдал Маргариту Феликсовну, т.е. к 1974 году, в этом отношении она не изменилась. Хотя среди зеков считалась проницательной, мудрой. "Вот поведем к профессору", - говорили врачи и вели на "подкомиссию" - к ней, к Тальпе. И уж ее приговор был окончательным, обжалованию не подлежал. Так шлепнула она на скамью подсудимых краснобородого Сашу Соколова, позже (в последний его заезд) - Игоря Розовского.

Лично я с Маргаритой Феликсовной контактов не имел. Хотя и обнаружил с удивлением, знакомясь с актом экспертизы, что она, оказывается, была членом экспертной комиссии (второй) и у меня. Но я действительно ни словечком с ней не перекинулся, ни одного вопроса от нее никогда не слыхал! Единственное: проходя по коридору мимо моей палаты, Тальпе всегда бросала взгляд в мою сторону и вежливо здоровалась, с мягким полунаклоном головы.

Может быть, и это - экспертиза?

М.Ф.Тальпе и сейчас трудится на своем посту. Узнаем порой, узнаем! Вот, например, недавно совсем, в декабре 1975 года, вновь блеснула ее подпись под актом о признании невменяемым инакомыслящего из Одессы - Вячеслава Игрунова...

В общем, если и не состоит Маргарита Феликсовна в кровном родстве с Первым Чекистом Страны, то духовное родство - налицо. И в этом смысле, конечно же, - она его верная и достойная дочка.

ЗАЯВЛЕНИЕ ПРОТЕСТА. 4-я БЕСЕДА С ВРАЧОМ

25 февраля, спустя неделю после комиссии, я все-таки подал свой протест против участи в моей экспертизе Д.Р.Лунца. Не знаю, почему не сделал этого раньше, ведь заявление было написано еще до комиссии. Видимо, сознавал, что это - полумера, потому и колебался. Сейчас думаю (видя все изъяны текста), что нужно было или совсем не подавать, или уж говорить так говорить. Причем тут Лунц, почему против него протестую, а против остальных, против самого факта экспертизы - нет?

Но как было, так было. Вот этот текст:

"Директору института судебно-психиатрической экспертизы им. Сербского

гр. Морозову

копия: прокурору РСФСР

подследственного Некипелова В.А.

(Владимирская облпрокуратура,

дело №2791)

Заявление

С 15.1.74 г. я нахожусь на стационарной психиатрической экспертизе в институте им. Сербского. В настоящее время я узнал, что в обследовании моего здоровья примет участие проф. Д.Р.Лунц, чье имя в последние годы было серьезно скомпрометировано в глазах мировой общественности. Как мне известно, против проф. Лунца были выдвинуты обвинения в пристрастном обследовании некоторых политических заключенных и в вынесении необоснованных заключений о наличии у них душевных заболеваний, в результате чего эти люди были подвергнуты психиатрическим репрессиям.

Поскольку я не располагаю сведениями о том, что проф. Лунц эти обвинения опроверг, я продолжаю сомневаться в его профессиональной честности и, естественно, не могу вручить свою судьбу в руки этого человека.

Настоящим заявляю решительный протест против всякого, прямого или косвенного, участия в экспертизе проф. Лунца.

Я надеюсь, гр-н директор, на Ваше подтверждение, что этим своим заявлением я нисколько не выхожу за рамки как общечеловеческой этики, так и юридического права, сконцентрированного в сжатом виде в ст.185 УПК РСФСР.

В.Некипелов"

Заявление, исполненное в двух экземплярах, я вручил Светлане Макаровне, проводившей в тот день обход. Она взяла его не читая, держа листки двумя пальчиками в вытянутой руке, как нечто непотребное, вдруг сказала:

- Кстати, Виктор Александрович, если вы хотите, можете ходить на трудотерапию, конверты клеить. Хотите?

- Нет.

- Почему же?

- Я пока еще не в лагере. Предпочитаю распоряжаться своим временем сам.

- Ну как хотите.

Володя Шумилин, которому было сделано такое же предложение, отказался тоже.

Через пару дней меня вновь вызвали к врачу. Это была четвертая и последняя беседа с Любовью Иосифовной. Я, правда, не рассказал о третьей, но она была невыразительной, почти не отличающейся ничем от двух первых.

- Ну вот, вы зачем-то обидели нашего профессора,- сказала Табакова. Разве он сделал вам что-нибудь плохое? Он к вам как раз очень хорошо относится.