Виктор Некипелов - Институт Дураков

Такой вот головастый кандидат в президенты США жил рядом с нами. Высказывал он это все очень серьезно. Между прочим, наш отвергатель денег Володя Шумилин ходил к Вартаняну предлагать свои идеи, и тот пообещал ему (об этом тотчас же узнало все отделение) пост министра финансов в будущем своем правительстве!

Так вот, во время своего первого обхода отделения, 15 февраля, Лунц подошел к постели Вартаняна. Тот как всегда сосредоточенно писал что-то, сидя на кровати.

- Вы... э-э-э... азербайджанец? - спросил Лунц. - Или армянин?

- Я американец, - спокойно ответил Вартанян, продолжая писать.

- А-а! - Лунц скорчил кислую мину и досадливо махнул рукой, словно отмахиваясь от надоедливой мухи. И тотчас отошел от кровати.

Через несколько дней "президент", пролежавший до этого чуть ли не три месяца, поехал на Матросскую Тишину. Спас-таки Лунц американских негров от вырождения!

О своих встречах с этим человеком я рассказал выше. И наверное, я больше радуюсь, чем жалею, что они были недолгими. Скажу, обобщая свое мнение, что Лунц - законченный ублюдок от медицины, "кацетный врач" (так назывались врачи-преступники в нацистской Германии, работавшие в концлагерях и ставившие бесчеловечные опыты над заключенными), послушный и безжалостный советский опричник. Недаром голубой его мундир украшают две генеральские звезды войск МВД. Войск, воюющих с собственным народом!

ЖАНДАРМСКИЙ ПОЛКОВНИК ПОЛОТЕНЦЕВ...

В отделении появился новый больной, сразу привлекший всеобщее внимание. У него был почти совершенно лысый череп, а по груди текла длинная до колен черная как воронье крыло борода. Лицо с резкими, волевыми чертами, жесткое и красивое - холодной иудейской красотой. Этакий пророк Исайя, если бы не безумный, злой взгляд из-под густых бровей. Его поместили в палату к Игорю, и тот, конечно, прибежал поделиться с нами.

- А у нас святой в палате! Лежит вверх лицом и с Богом говорит!

Он и впрямь будто с Богом говорил. Ходил по коридору, устремив вперед и вверх невидящий взгляд и шевеля губами. Руки нес впереди, словно невидимую свечу. А голова - туго стянута вафельным больничным полотенцем.

Сестры называли его Семеном Петровичем, а Игорь окрестил Полотенцевым...

- Видели кино "Необыкновенное лето"? - спрашивал он. - По книге Федина. Помните, там сходка в лесу? И вдруг один ка-а-к дернет соседа за густую, длинную бороду: "Я узнал вас, жандармский полковник Полотенцев!" Борода и отвалилась! А что если нашего святого дернуть? У меня такое ощущение, что у него она тоже накладная.

Между тем, Семен Петрович стал захаживать в нашу палату. Войдет молча, не обращая ни на кого внимания, прошагает к столу и уставится в окно на 25-этажный дом напротив. Стоит так минут десять, беззвучно шевеля губами.

Мы обнаглели.

- Я узнал вас, жандармский полковник Полотенцев! - восклицал в эти минуты Игорь, и мы все хихикали.

Однажды, когда Полотенцев стоял так у окна, я вдруг заметил, что он вовсе не в окно смотрит, а читает лежащую на столе газету! Я не поверил своим глазам. Но Полотенцев, незаметно взглянув на нас через плечо и будучи уверен, что за ним никто не наблюдает, быстро, одним рывком передвинул газету, чтобы удобней было читать.

Вот так безумный святой!

Я сказал об этом Игорю, и мы уже вместе стали наблюдать.

- Я же говорил, что он не тот, за кого себя выдает!

Позже мы установили, что он и в большую палату заходит вовсе не бессистемно, а лишь в то время, когда по радио передают последние известия. Или когда хорошую симфоническую музыку.

Все в отделении смотрели на Семена Петровича как на настоящего и серьезного больного. Держался он особняком, настороженно и пугливо. В то же время ходил, никого перед собой не замечая, словно сквозь стены шел. Великий Немой. Правда, он не то, чтобы совсем не говорил. Ну, например, няньке:

- Свет... Сестрица! Свет!

- Что, Семен Петрович, что, милый? - всполашивалась нянька.

А у него лицо безумное, зрачки пляшут, борода торчком становится, рот полуоткрыт.

- Лампочки... Потушите! Свет! На голову давит! Свет!..

Еды никакой институтской он не ел. Боялся, что отравят. Жена приносила ему богатые передачи, и он ел только свое, в основном консервы.

Сестры говорили, что Семен Петрович второй раз лежит в их отделении, но он ничего не помнил.

- Семен Петрович, - говорила какая-нибудь, - здравствуй! Разве ты меня не узнаешь? Ты ведь был уже у нас!

- Нет! Нет! - дико вскидывался Полотенцев и загораживался руками. - Кто вы? Я вас не знаю!