- Спасибо. - сказала Вика и посмотрела так пронзительно, что Брысе стало не по себе.
- Тут как раз ребёнка завезли, я с самого утра эту девочку для тебя в боксе мариную. - сказала Брыся, кинула окурок в урну и открыла дверь. Но Вика задержала её:
- Стой. Ответь мне со всей прямотой русского врача: ты веришь в чудесное исцеление от воши?
- Верю. - ответила Брыся и снова удивилась Викиному пафосу.
- И я верю. Раз у меня ничего с транспортировкой не получается, придётся вошек своим ходом до больницы доставлять. Ты меня понимаешь?
Брыся подумала, что всё-таки плохо знала Вику, и сказала:
- Пойдём.
Несмотря на то, что врачи ещё были в отделении, Брыся вместе с Викой заскочила в бокс, схватила бледненькую худосочную девочку, сидящую там с заплаканными глазами, и через десять минут Вика, незаметно улыбаясь, уже выбежала из детской больницы. Её волосы блестели на ярком солнце, до работы было ещё сорок минут, а через два дня должен был быть выходной.
ШОУ ДОЛЖНО И ПРОДОЛЖАЕТСЯ
А любовь к шахматам начала набирать обороты. Фома попросил друзей найти побольше журналов про шахматы и привезти ему в больницу. Ужвалда бросился читать их, и скоро уже легко решал все шахматные задачи, с нескончаемой радостью отвечал на все вопросы в журнале, Фома не выиграл у него ни разу, просто ни одного разочка. Ужвалда напросился даже на партию с заведующим инфекционным отделением, и тоже выиграл. Ему ничего не оставалось, как играть с самим собой и с журналами, потому что достойных противников ему не было.
Фома понял, что это серьёзно, а сам продолжал учиться вязать мочалки, потому что Лидии Кузьминичне понравилось его учить. Время летело незаметно, и вот Фома отпраздновал ровно полтора месяца со дня своего положения в стены больницы.
Ушла в отпуск Галина Петровна, ей Фома преподнёс в подарок свою вторую мочалку, белую, с вкраплениями синей верёвки, очень модную. Первую, кособокую и похожую на больного ежа, Фома, стесняясь, подарил Вике, которая, конечно, обрадовалась, но ещё сильнее захотела как можно скорее вырвать Фому из этой больницы, раз он уже мочалки вяжет.
И Лишайников вскоре выздоровел, его торжественно проводили, он записал домашний телефон Фомы и пообещал звонить регулярно. Несколько дней Фома и Кувалда были единственными больными на первом этаже, но затем в бывший номер Мхова и Лишайникова положили пациента, который два дня страдал, кряхтел и очень мучился, это было слышно через стену. В бокс к нему никого не пускали, кто-нибудь из медперсонала обязательно при нём находился, а затем, когда больному явно полегчало, Фома улучил момент и прорвался к нему.
Его звали дядя Лёша Перистов, на вид ему было лет около сорока. Он лежал на кровати, пыхтел, шлёпал губами и сразу попросил Фому принести чего-нибудь поесть. Фома посмотрел на приспособления для сифонной клизмы, оставленные у постели больного, на лекарства и пустые пузырьки из-под них, и решил, что лучше этого делать не надо.
- Что, и ты против меня? - сразу сказал тогда больной Перистов, хотел повернуться на другой бок, но только взвыл и остался лежать в прежней позе. - А? Вот как меня припёрло. Ни за что ведь человека держат, я бы и дома отлежался.
- А что с вами, дядя Лёша? - спросил Фома и, оглянувшись на окно в коридор, за которым пронеслась какая-то медсестра, взмахнул своим халатом, как пианист полами концертного фрака, и присел на свободную кровать.
Дядя Лёша Перистов водил большой междугородний автобус. Нагостившись в выходные в деревне, с утра он вышел в рейс, ехал себе и ехал, была хорошая погода, на дороге машин немного. Но только чувствует дядя Лёша - бурлит так нехорошо у него внутри, наружу просится. Попрыгал дядя Лёша на сиденье, пожался, вроде как отлегло. А езды ещё два часа с лишним. А тут опять так припёрло, что дорога перед глазами винтами пошла.
- ...Ну и останавливаю я, значит, машину, пассажирам говорю: "Гуляйте, ребята, остановка", а сам шасть в кусты... Тра-та-та-та-та - успел! Так хорошо сразу стало, передать нельзя. Ну, нарвал там травы, какая росла, на подтирку, и скорей в автобус, нельзя тянуться, время... Сел, поехали. Да только как начало меня снизу припекать, жжёт, хоть караул кричи. Вдарил я по газам, шпарю, все вокруг шарахаются. А меня эта трава ядовитая жжёт, ну, думаю, вот и смерть моя, сейчас всё у меня там разорвётся! А-а-а-а - кричу, а сам еду, почешусь, а меня ещё больше разбирает. Пассажиры повскакивали, смех и грех, и сказать им не могу, срамота, а меня уже разносит, аж глаза на лоб выкатываются. А тут вторая порция, видать, подступает, видно, что-то не то я в деревне ухватил, выходить надо, опять под куст бежать. "Помираю, - кричу, - братцы, что делать, не знаю!" А сам гоню со всей дури, остановиться не могу. Какой-то мужик кричит, пассажир, что сейчас, мол, пост ГАИ будет, они врача вызовут. Дотянул я, сам не знаю как, до этого поста, в лес скорей. Да не добежал малость, как там сел, так ждать и остался. "Скорая" приехала, а я под ёлкой сижу, нет, думаю, с такими портками не выйду, хоть вы меня режьте. А в глазах темнеет, и дышать чегой-то не могу, жжёт так, что и слону бы было больно. Врачи-то приехали, а меня нет, тут пассажиры-то за мной в лес бросились, а мне под зад припекает - и я от них! Бегу, ору дурным голосом, а штаны тяжёлые, еле держу. Так ведь и поймали, и в машину, и пошли мои сплошные мучения. Драть-то уж перестало, а на задницу всё равно не сесть - разнесло так, что и думать страшно. Кишки промыли, есть не дают, а мне б сейчас водки стакан - и спать. И все болезни бы как рукой. Мил друг, принесёшь, а? Я ж незаразный, это они всё по пустому кричат "инфекция, инфекция!". Съел я чегой-то не то, и все дела. Да трава, видать, уж больно ядовитая... а я и не запомнил, как выглядит. Теперь я травой никогда, нет, никогда... Сделай доброе дело, а?
Читать дальше